Часть четвертая

 

Операции: «Синдикат-2» и «Трест»

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Операция «Синдикат 2», по выводу на территорию СССР Б.В. Савинкова, является наиболее интересной операцией проведенной органами ОГПУ. Это дело до сих пор вызывает особый интерес.

После захвата власти большевиками лидеры многих основных политических партий и общест­венных группировок резко осудили этот акт. Разгон Учредительного со­брания 5 января I9I8 года которое представляло все слои российского населения, показал, что большевики намерены идти по пути тоталитаризма и готовы использовать для этого самые крайние меры.

Одним из самых активных борцов с зарождающимся режимом стал профессиональный революционер Савинков Борис Викторович один из старейших членов партии социалистов-революционеров, участник убийства министра внутренних дел России Плеве В.К. и великого князя Сергея Александровича, а также ряда других террористических актов.

В 1917 году он стал комиссаром Временного правительства в 8-й армии, с 28 июня 1917 года, - комиссаром Юго-Западного фронта, а с 19 июля I9I7 года - товарищем министра, управляющим Военного министерства при министре А.Ф. Керенском. Затем Савинков перебрался в Гатчину в ставку Керенского и генерала Е.Н. Краснова где вел активную работу по организации сил против большевиков. После поражения генерала Краснова под Петроградом Савинков в конце ноября 1917 года переправился под видом сотрудника польского комитета по делам беженцев на Дон,  где началась создаваться Добровольческая армия во главе с генералом Л.Г. Корниловым. От туда Савинков был направлен в Петроград, где ему поручалось нелегально встретиться с известными российскими демократическими деятелями, которые приглашались на Дон для работы в совете. Успешно выполнив поручение, он готовился выехать ив Москвы на Дон, но в это время Добровольческая армия была отброшена на Северный Кавказ. Савинков остался в Москве, и встал во главе организации, в основу которой была положена программа борьбы Донского гражданского совета провозгласившего четыре пункта своей деятельности: борьбу за единую и неделимую Россию, верность союзникам, власть Учредительному собранию, земля народу. Свою организацию Савинков назвал "Союзом защиты родины и свободы. В штабе Добровольческой армии одобрили деятельность Савинкова и выслали 200 тысяч керенских. Вскоре от французского посла Нуланоа Савинков получил еще два с половиной миллиона рублей.

Союз успешно провел большую работу по формированию отдельных частей всех родов войск. К концу мая 1918 года, в Москве и 34 российских городах насчитывалось около пяти с половиной тысяч офицеров, входивших в савинковский союз.

ВЧК, получив сигналы от советских граждан о подозрительных действиях некоторых бывших офицеров, ликвидировала савинковскую организацию, но штаб ее уцелел.

На какое-то время савинковцы затихли, но затем во главе со своим руководителем уехали в Ярославль, Рыбинок и Муром. Там шла усиленная подготовка к вооруженному выступлению против большевиков. Сам Савинков оказался в Рыбинске, где располагались большие оружейные склады. Охранявший их гарнизон был совсем небольшим по численности, поэтому захватить город, в котором находились огромные боевые запасы Республики, как считал Савинков, было делом несложным для отряда офицеров в четыреста человек.

Однако надежды Савинкова на захват оружейных складов в Рыбинске не сбылись. Агент Рыбинской ЧК сообщил о подготовке вооруженного выступления мятежников и плане захвата ими оружейных складов. Вспыхнувший в ночь на 8 июля 1918 г, в Рыбинске мятеж к полудню этого же дня был ликвидирован.

В Муроме савинковцам удалось ночью 3 июля 1918 года захватить ряд городских объектов, но к утру они были разгромлены большевиками. А в Ярославле мятеж савинковцев увенчался на первых порах успехом. Полковник Перхуров взял город и на протяже­нии 17 дней удерживал его в руках восставших.

После ликвидации мятежей на Верхней Волге Савинков бежал со своими единомышленниками в Казань, где вступил в разведывательно-диверсионный отряд полковника В.0. Каппеля сражавшийся в тылу Красной Армии. В отряде Савинков служил рядовым: подрывал мосты, взрывал полотно железных дорог, рубил телефонные столбы, нападал на штабы красноармейских войск, ходил за языками, расстреливал захваченных большевиков.

Осенью 1918 года Савинков от Сибирского правительства, был направлен в качестве руководителя военной миссии во Францию. На Директорию Савинков работал мало. Уже 18 ноября 1818 года адмирал А.В. Колчак, свергнул ее и установил военную диктатуру. Савинков был оставлен верховным правителем, во главе миссии в Париже. Одновременно адмирал Колчак поручил ему руководство и своим заграничным бюро печати "Унион".

Савинков развернул бурную деятельность. Его принимали Жак Клемансо, Ллойд Джордж, Уинстон Черчилль. Колчаку из европейских стран потекло оружие, боеприпасы, продовольст­вие, обмундирование.

В январе 1920 года он неожиданно получил от своего бывшего школьного друга Юзефа Пилсудского приглашение обосноваться в Варшаве. В Варшаве он создал "Русский политический комитет", в который вошли: Философов Д.Е., Буланов Н.К,, Ульяницкий В.В., Дикгоф-Деренталъ А.А., Симановский и В.В.Савинков.

По приезде в Варшаву Савинков занялся формированием так навиваемой ''русской армии", в которую во­шли сражавшееся с марта 1923 года в польской армии части Булак-Балаховича С.Н. и интернированные части 3 армии генерала Деникина.

Русская армия, вооруженная на французские и польские деньги, готова была выступить на стороне Польши против большевиков, но пока шло ее формирование, советско-польская война закончилась. Согласно заключенному перемирию, эта армия подлежала эвакуации из Польши. В одной из бесед с Савинковым Пилсудский потребовал дать ему в течение 24 часов ответ о начале эвакуации армии.

На состоявшемся совещании, на котором присутствовали члены "Русского политического комитета" все проголосовали за войну.

3 октября 1920 года 3-я армия под руководством генерала Пермикина выступила вместе с петлюровской армией, взяв направление на Черкассы, а Булак-Балахович двинулся по маршруту Мозырь-Речица-Гомель. На первых порах армии Булак-Балаховича и Пермикина имели ощутимый успех. На захваченной территории был установлен режим кровавого террора.

Однако вскоре бандитские формирования были окружены конницей Г.И. Котовсксго и красноармейскими частями 4 и 16 армий. Неся большие потери, они вырвались из окружения и с тяжелыми боями ушли в Польшу, где по решению польского правительства были интернированы.

Савинков возглавил "Русский эвакуационный комитет, который занимался оказанием материальной помощи интернированным в Польше 20 тысячам солдат и офицеров русской армии.

В январе 1921 года Савинков создает при "Русском поли­тическом комитете" (РПК) Информационное бюро, которое занялось сбором сведений военно-разведывательного характера на территории Советской России. Собранные сведения продавались 2-му отделу Польского Генерального штаба и французской военной миссии в Варшаве.

Сам Савинков в это время разъезжал по столицам европейских стран и готовился к съезду '"Народного союза защиты родины и свободы. Он решил воссоздать разгромленный в I9I8 году "Союз защиты родины и свободы", добавив к нему слово '''народный".

Съезд состоялся 13-16 июня 1921 года в Варшаве. В резолюции НСЗРиС призывал эмиграцию сплотиться и выступить против монархистов и красной реакцией,  "во имя создания третьей, новой народной России",

После съезда подрывная работа савинковцев на террито­рии Советской России резко активизировалась. Наряду со шпионской работой для поляков и французов, направляемые резиденты НСЗРиС имели задания о формировании в Со­ветской России савинковских ''пятерок" и "ячеек",

За 6 месяцев I92I-I922 г.г. ВЧК на советской территории выявила свыше 500 активных савинковцев и агентов заграничных центров.

Вступавший в члены НСЗРиС давал присягу, в которой говорилось: «Клянусь и обещаю, не щадя сил своих и жизни своей, везде и всюду распространять идеи Народного союза защиты родины и свободы, воодушевлять недовольных и непокорных Советской властью, объединять их в революционное общество. Разрушать советское правление и уничтожать опору власти коммунистов,  действуя, где можно, открыто с оружием в руках, где нельзя - тайно, хитростью, лукавством».

Подрывная работа савинковского союза против Советской России с территории Польши противоречила содержанию мирного договора,  заключенного между РСФСР и Польским государством. На основании документальных данных органов ВЧК об антисоветской деятельности Савинкова и его сподвижников Наркоматом иностранных дел РСФСР Польши было направлено несколько нот с требованием прекратить деятельность савинковского союза. Факты были столь обоснованы, что в ноябре 1921 года польские руководители приняли решение о высылке из Польши Савинкова и других главарей НСЗРиС. Русский эвакуационный комитет, под ширмой которого работал союз, был официально распущен. Однако, в действи­тельности он лишь поменял свою вывеску и стал называться Русским попечительским комитетом, действовавшим еще долгое время в Варшаве под видом благотворительной организации.

Центральный комитет НСЗРиС в составе братьев Савинковых, полковника М.К. Гнилорыбова, А.Л. Дикгоф-Деренталь и других в начале перебрался в Прагу, а затем в Париж.

Разъезжая по столицам европейских стран в поисках денежных средств, Савинков в марте 1922 года, встретился в Лугано (Швейцария) с Муссолини.

Муссолини удивил Савинкова тем, когда сказал, что к большевикам фашисты относятся совсем равнодушно и даже они им благодарны за их борьбу против Англии и Франции, стремящихся лишить Италию звания великой державы. Вождь итальянских фашистов предложил Савинкову сотрудничество в Италии или в тех странах, где непосредственно затрагиваются ее интересы, например, в Югославии, если большевики там вздумают заниматься националистической пропагандой против Италии. Савинков согласился.

Беседа Савинкова с вождем итальянских фашистов прошла в душевной и товарищеской обстановке, но денег Муссолини ему не дал. После встречи с Муссолини отношение к фашизму у Савинкова остается очень теплым. В фашизме он видел спасение от коммунизма.

С ранних лет Савинков являлся убежденным сторонником индивидуального террора. Террористические намерения Савинков высказывал против Ленина, Троцкого, Сталина, Каменева и других партийных и советских деятелей. Савинков для партии большевиков представлял наиболее активного и непримиримого противника, готового во имя своих политических амбиций действовать самыми крайними мерами. Человек, которого принимали высшие чиновники Англии, Франции, Польши и других европейских стран, имевший связи со спецслужбами этих стран, был опасен для большевиков тем, что являлся необыкновенно деятельным, призывавшим не только к борьбе с Советской властью, но и ак­тивно воевавшим с ней с оружием в руках.

К началу 1922 года. в органах ВЧК-ГПУ набралось огромное количество документальных материалов, изобличающих Савинкова, как одного из самых деятельных антисоветских лидеров белой эмиграции, борьба с которым отнимала у органов госбезопасности Советской России много сил и средств.

26 апреля 1922 года заместитель председателя ГПУ И.С. Уншлихт направил на имя заместителя наркома по иност­ранным делам Карахана письмо, в котором поставил вопрос о возможности проведения соответствующих дипломатических актов для получения Савинкова ценою всех приемлемых компенсаций. Так как удачный исход переговоров позволил бы ликвидировать савинковские организации.

6-8 мая 1922 года Коллегия ГПУ, руководимая И.С.Уншлихтом, приняла решение о создании Контрразведывательного отдела, которому была поручена борьба с иностранным шпионажем, белоэмигрантскими центрами и подпольными контрреволюционными организациями на территории Советской России. Начальником Контрразведывательного отдела был назначен Артузов (Фраучи) Артур Христианович.

Времени на освоение новой должности Артузову руководство ГПУ и сложившаяся оперативная обстановка в стране не отпустило. Уже 12 мая 1922 года, на 4-й день создания Контрразведывательного отдела, за подписью Артузова и заместителя начальника Секретно-оперативного управления ГПУ Г.Г. Ягоды КРО издало свое первое циркулярное письмо под названием "О савинковской организации", которое было разослано во все местные органы ГПУ. В нем Савинкову дана следующая характеристика: "...этот бывший российский "верховный военный комиссар Керенского является, действительно, одним из самых отъявленных и активных врагов коммунизма и Советской власти. В то же время он представляет собой тип политического шантажиста большой руки - беспринципного и даже уголовного в методах своей деятельности".

Для успешной борьбы с Савинковым КРО ГПУ приказал изъять из архивов все старые агентурные дела на савинковцев и начать их разработку. 

В циркулярном письме КРО поставил вопрос о новых методах работы - создании легендированных организаций в среде савинковцев. Мысль сотрудников КРО в их первом изданном документе направлена на достижение главной своей цели - ликвидацию всего савинковского движения. КРО предупреждал местные органы, что этот метод деятельности должен проводиться с особой осторожностью, под личным наблюдением и ответственностью начальников отделов '"во избежание провокационных действий с нашей стороны",

Штаты ГПУ, утвержденные 23 ноября 1922 года заместителем председателя ГПУ И.С. Уншлихтом, свидетельствуют, что контрразведывательный отдел ГПУ являлся по нынешним меркам совсем малочисленным подразделением. В нем значилось всего 135 человек, включая делопроизводителей и машинисток. Шестое отделение, состояло из 15 сотрудников и называлось "белогвардейским". Оно занималось, в основном, разработками савинковцев, белоэмигрантских центров и бывших белогвардейцев в Москве. Руководство KPО и личный состав 6 отделения и провели известную сейчас всему игру, уникальную контрразведывательную операцию "Синдикат-2".

КРО обладал прекрасным коллективом контрразведчиков, готовых к схватке с лидером одной из антисоветских организаций - Савинковым. Интересны характеристики, которые дал этот непримиримый враг большевизма людям, которые одержали над ним блестящую   победу. В своем дневнике он писал: 0ни имеют вид честных и фанатически убежденных людей. И ведь каждый из них не раз рисковал своей жизнью. Они плохо одеты, получают маленькое жалование, а работают по 12 часов в сутки. Вместо отдыха в воскресные дни уезжают в деревни для пропаганды. А эмиграция представляет их себе, как злодеев купающихся в золоте и крови, как уголовных преступников".

С 1921 года Всероссийская Чрезвычайная Комиссия повела наступательную тактику против враждебных сил молодой Рес­публики Советов, что свидетельствовало о росте ее оперативно-чекистского искусства. С этого времени ВЧК меняет формы и методы чекистской деятельности, сделав упор на агентурно-оперативную работу. Период засад и облав, неоправданных многочисленных арестов, взятие заложников из определенных слоев российского общества уходил в прошлое.

Первым из белоэмигрантских лидеров, кто попался в расставленные КРО сети, стал Б.В. Савинков.

В связи с его активизацией по созданию "единого центра антибольшевистской борьбы" в КРО ГПУ возникла идея легендировать в центре Росси широко разветвленную антисоветскую организацию под названием "Либерально-демократическая ор­ганизация", сокращенно ЛД, которая, признавая необходимость активной борьбы с большевиками.

Об антисоветской деятельности ЛД решено было оповестить Савинкова, который, по мнению чекистов, наверняка, заинтересуется этой мощной организацией и попытается взять ее под свое руководство, Зная авантюрный характер Савинкова, чекисты увидели в этом возможность заманить его в Советскую Россию, арестовать и тем самым устранить своего основного противника.

Операция "Синдикат-2" взяла свое начало с момента задержания 2 сентября 1922 года, пограничниками в районе пропускного пункта Визна (Белоруссия) бывшего адъютанта Савинкова сотника Л.Н. Шешени.

На допросе в КРО ПП ГПУ по Западному краю Шешеня подробно и правдиво рассказал о своей жизни и связях с братьями Савинковыми, дал откровенные показания о деятельности в Западном крае Варшавского областного комитета НСЗРиС и ведении разведки 2-м отделом Генштаба Польши. Он сообщил чекистам и известные ему в Западном крае явки савинковцев, Результатом разработки этих сведений явился судебный процесс смоленского резидента НСЗРиС Герасимова В.И. и его единомышленников (всего 70-ти человек), который широко освещался в печати.

Шешеня был освобожден смоленскими чекистами и направлен в КРО ГПУ для разработки связей савинковцев в центральной России. В Москве, хотя недоверия у крокистов к нему не было, его снова арестовали. Бывшего адъютанта Савинкова уже готовили к важной работе, поэтому надо было провести предварительную тщательную его обработку и изучение.

Одновременно с этим, по явке Шешени, был тайно изъят московский резидент НСЗРиС М.Н. Зекунов, бывший царский офицер, командир батальона Красной Армии, попавший в плен к полякам, не выполнивший ни одного задания союза и сразу после ареста предложивший свои услуги КРО.

С ликвидации явочной квартиры Зекунова КРО начал раз­работку легенды. Над ней ломали головы начальник 6 отделе­ния И.И. Сосновский, его заместитель Н.И. Демиденко, а также помощник начальника КРО С.В. Пузицкий, заместитель начальника отдела Р.А. Пиляр и сам А.Х. Артузов Отдельные вопросы согласовывались с председателем ГПУ Ф.Э.Дзержинским его заместителем В.Р. Менжинским.

На начальной стадии легенде необходимо было отвести от судебного процесса резидентуры НСЗРиС в Смоленске, которую возглавлял В.И. Герасимов. Необходимо было так замаскировать аресты Шешени и Зекунова, чтобы за границей не возникло ни у кого сомнения в отношении их алиби.

Чекисты решили сообщить за кордон следующую легенду. Шешеня посетил Герасимова, но в первый раз не застал дома, так как тот находился по делам в Орше. Вернувшись из Орши, Герасимов на встрече с Шешеней был очень нервным и взволнованно рассказал ему, что за ним еще с Орши установлено наблюдение. На улице Шешеня действительно увидел наблюдавших за квартирой Герасимова людей и решил бежать на извозчике из города. На окраине города его нагнали ехавшие также на извозчике чекисты, и в завязавшейся перестрелке он скрылся. Шешеня больше не мог оставаться в Смоленске и бежал в Москву, где служил в войсках охраны железных дорог Зекунов, но, прибыв к нему на квартиру, узнал об его аресте. К счастью, Зекунова вскоре освободили, его арест был связан с какими-то хищениями на железной до­роге и к политике отношения не имел.

Легенда побега Шешени, прибытие его в Москву и арест Зекунова выглядели неправдоподобными, внешне опасными и нелогичными. Однако в этой нелогичности и была ее сила, так как для контрразведки все было слишком непродуманно.

Обсуждая различные версии легенды, сошлись на единодушном мнении, что Шешеней и Зекуновым после разгрома савинковских ячеек в Западном крае должен заинтересоваться Варшавский областной комитет НСЗРиС и 2-й отдел Польского Генштаба.

Чтобы ускорить завязку и развитие легенды, чекисты решили сообщить за кордон, что Шешеня по фиктивным документам легализовался в Москве и вместе с Зекуновым приступил к трудной и опасной работе по созданию ячеек союза. Вращаясь по долгу своей нелегальной работы в разных московских кругах, Шешеня встретился со своим старинным приятелем по Дону Андреем Павловичем, бывшим офицером, который рассказал ему об участии в какой-то антисоветской организации демократического толка. Организации довольно мощной, состоящей как из военных, так и гражданских лиц. Правда, программа ее сильно отличается от программы НСЗРиС. Сотрудники КРО были уверены, что если до Савинкова дойдет слух о появлении новой внутрироссийской антисоветской орга­низации, по духу - демократической, то это обязательно возбудит в нем интерес.

Много сил и времени отняла разработка политической программы организации ЛД. Для этого они изучили и тщательно проанализировали программные документы НСЗРиС. И пришли к выводу, что программу ЛД нужно создавать на про­тиворечиях в тактике действий НСЗРиС и их организации.

Так, в программе союза говорилось, что в России должен быть восстановлен демократический правовой строй на началах народовластия, созвано Учредительное собрание и признана некая самостоятельность окраинных народов бывшей царской России, т.е. проект конечного строя демократического государства был не ясен. В программе не ЛД было записано, что "свободная Россия - конфедерация демократических национальных республик, входящих в ее состав".

В области аграрной программы союза указывалось: ''Ос­тавление земли во владение обрабатывающих ее, и отмена всех декретов о землепользовании, изданных коммунистами. Определение условий закрепления частновладельческих, кабинетных, удельных, церковных, монастырских земель после созыва Учредительного собрания и по решению". В программе ЛД подчеркивалось, что "земля - собственность всех ее обрабатывающих, распределение земли представляется местным выборным земельным комитетом под руководством и контролем государственной власти".

Программа НСЗРиС признавала интервенцию в Россию стран Антанты и самые крайние методы борьбы для свержения большевиков, в том числе индивидуальный политический и эко­номический террор. В программе ЛД было записано, что "интервенция в борьбе с большевизмом бесцельна и вредна, ибо она поставит Россию в зависимость от иностранного империализма. Единственный путь борьбы - это подготовка и вооруженное свержение диктатуры большевизма при содействии всего народа и демократических элементов эмиграции".

Далее в программе говорилось, что ЛД выступает как против индивидуального политического, так и экономического террора, но в то же время подчеркивалось, что "ЛД не является мертвой организацией, связанной строгой тактической программой, она применяет ее к условиям момента. Так, на­пример, вопрос о терроре при соответствующей ситуации может быть поставлен в повестку дня.

Таким образом, программа ЛД, должна была вызвать у савинковцев негативное отношение. Она вступала в конфликт со всеми положениями эмиграции, а значит ею должен заинтересоваться Б.Савинков, которому уже порядком надоели безжизненные и малоактивные идеи эмигрантов-говорунов.

Теперь предстояло решить, кого Шешеню и Зекунова целесообразнее было направить в Польшу.

Содержавшийся в то время во внутренней тюрьме ГПУ Шешеня для развития легенды был человеком более авторитет­ным и подходящим, но обработка его, как агента, требовала длительного времени. Да и полной уверенности в его честно­сти пока не было.

В Москве Зекунов имел много родных, по натуре своей являлся большим семьянином, очень любил жену, поэтому остановились на его кандидатуре, хотя КРО ГПУ, направляя его в командировку в Польшу, конечно, рисковал, так как были некоторые сомнения в искренности.

Сразу после принятого решения о направлении Зекунова в Польшу Демиденко, Сосновский и Пузицкий занялись подготовкой от имени Шешени писем к руководителям Виленского пункта НСЗРиС И.Т. Фомичеву и Варшавского областного комитета союза Д.В. Филооофову, а также к активному савинковцу И.Н. Винокурову, с которым у Шешени были приятельские отношения. От имени Шешени был составлен и доклад в президиум Варшавского комитета НСЗРиС. Подготовленные документы были согласованы со А.Х. Артузовым и его заместителем Р.А. Пиляром, которые внесли в них некоторые исправления и "дали добро" на отправку с Зекуновым в Польшу.

В письмах и докладе сообщалось о проделанной им (Шешеней) и Зекуновым работе по сознанию ячеек союза в Советской России, рассказывалось о существовании в Москве антисоветской организации ЛД и установлении контакта с ее активным членом Андреем Павловичем. При этом в докладе Шешени подчеркивалось, что организация имеет широкие разведывательные возможности и с нею союзу целесообразно установить связь. Шешеня просил прислать деньги, инструкции для ведения переговоров о ЛД и мандат от ЦК НСЗРиС, разрешавший ему вести такие переговоры. Чтобы заинтересовать польскую разведку, был подготовлен большой "шпионский материал", якобы полученный от одного из представителей организации.

30 декабря 1922 года, неоднократно проинструктированный чекистами, Зекунов, перешел советско-польскую границу. Явившись на польскую заставу, потребовал отправить его на савинковский пограничный пункт. Поляки ответили, что все савинковские пункты на границе польскими властям закрыты. Прием и отправка как савинковцев, так и польской агентуры осуществляется польским пограничным командованием. Под конвоем Зекунов был отправлен в штаб пограничного батальона в Раков, а оттуда в сопровождении польского солдата в Вильно в распоряжение начальника экспозитуры 2-го отдела Генштаба Польши. Здесь он был освобожден из-под конвоя и получив документы на право про­живания в Вильно, явился к Фомичеву, который принял его довольно радушно.

Ив Вильно Зекунов и Фомичев отправились в Варшаву для доклада руководителю Варшавского областного комитета НСЗРиС Философову. Его в Варшаве не оказалось, он находился у Савинкова в Париже. Из разговоров с руководителями союза в Польше E.С. Шевченко, С.И. Жариным и Клементьевым Зекунову далось узнать, что союз весной 1923 года готовит в Советской России серию мятежей и отправку вооруженных банд на советскую территорию. Деньги на эту подрывную работу, по их мнению, должны были дать французы и поляки. Для получения средств и инструкций по подрывной работе Философов экстренно был вызван Савинковым в Париж.

Зекунов узнав также о недавно отправленных в Советскую Россию эмиссарах НСЗРиС и среди них ответственного работника Савинкова бывшего капитана Генерального штаба М.А. Росселевича. Впоследствии все они были арестованы.

В отношении доклада Шешени Шевченко заявил Зекунову, что ввиду исключительного интереса, он будет немедленно отправлен в Париж к Савинкову, который через Философова даст указания о средствах, явках в Москве и обо всем, что нужно для работы.

От Варшавского комитета через Фомичева Зекунов получил указание, что "если ЛД приемлет полностью программу союза, то завязать с нею отношения, всемерно использовав ее информационном смысле, в случае резких разногласий иметь с нею контакт, как с дружественной организацией". Сам Фомичев выразил желание выехать в Москву для ознакомления с деятельностью ЛД и просил привезти ему для этого надежные документы.

Польская разведка осталась довольна ''шпионскими материалами" организации ЛД, а капитан Секунда назвал Зекунова синим из лучших своих сотрудников, и выдал ему денежное вознаграждение.

22 января 1923 года Зекунов вернулся в Советскую Россию.

Таким образом, в результате первой поездки Зекунова зaрубеж были успешно выполнены все задания КРО ГПУ. Была установлена связь с польской разведкой и филиалами НСЗРиС в Вильно и Варшаве. Савинкову заочно приоткрыли лицо ЛД. КРО ГПУ стали известны фамилии савинковских эмиссаров въехавших в Советскую Россию для подрывной работы.

Приоткрыв в первую поездку лицо ЛД, во второй - решили более подробно рассказать о ее деятельности и сообщить о наличии в ней фракции или группы, согласной идти на контакт с Савинковым для совместной борьбы с Советской властью. Чекисты понимала, что пока Савинков  лично не убедится в существовании в центре России организации ЛД, он не начнет серьезных переговоров. Поэтому, перед направляемыми в Польшу была поставлена особая задача - привезти инспектора-представителя савинковцев. Желательно, что бы это был начальник Виленского пункта НСЗРиС Фомичев.

Чекисты решили в дело ввести Андрея Павловича, знакомого Шешени, который, будучи крупным работником ЛД, несмотря на противодействие ее центра, был склонен идти на контакт с НСЗРиС. Ехал он с неофициального согласия ЦК ЛД для выяснения гарантии и обязательств, которые мог взять на себя Варшавский областной комитет союза. Федоров А.П., официальный сотрудник ГПУ, прекрасно знал российскую деревню, поэтому мог быть авторитетным собеседником для савинковцев, стремившихся вести работу через сельскую интеллигенцию.

Направление официального сотрудника ГПУ Андрея Павловича в Польшу являлось весьма рискованным шагом, так как в КРО еще не было полной уверенности в преданности чекистам Зекунова. Но все окончилось удачно. До Минска Андрей Павлович и Зекунов добрались как командированные сотрудники финансово-коммерческого управления центрального управления лесной промышленности. В Смоленске их встретил Крикман, и после непродолжительного отдыха в ночь на 21 марта 1923 года в районе Радошковичей они были переправлены через границу.

По случаю приезда московских представителей было созвано специальное заседание Варшавского областного комитета НСЗРиС. Согласно разработанному заданию, от 3 марта 1923 года, которое было доложено Пиляром руководству ГПУ, Андрей Павлович подробно проинформировал о деятельности ЛД, возникшей в конце 1921 года из остатков белых организаций, созданной усилиями отдельных военных специалистов, считающих борьбу с Советской властью необходимой. Организация широко разветвленная, ее люди работают в артиллерийском управлении, Воздухфлоте, химической промышленности, Главлескоме и в ряде других военных и гражданских главках Москвы. Руководящее ядро состоит из бывших царских и белых офицеров, некоторые из них не прочь иметь связь с НСЗРиС, но обо всем он не имеет право говорить.

Шешеня, которого ЛД якобы устроили на работу в военное ведомство, требовал в докладе президиуму комитета, переданном Зекуновым, выслать ему в помощь для переговоров в Москву солидного представителя-консультанта союза. Переговоры с ЛД, ввиду отсутствия соответствующих полномочий и мандата у Шешени, замерли. Шешеня в докладе также сообщал, что им и Зекуновым в Москве для поднятия авторитета Савинкова в глазах лидеров ЛД создан Mocковский революционный штаб НСЗРиС.

Члены Варшавского комитета с удовлетворением отнеслись к докладу Шешени и сообщению Андрея Павловича решили вступить в переговоры, попытавшись довести их до благополучного конца, откомандировав от Варшавского областного комитета в Москву для переговоров И.Т. Фомичева предоставив ему широкие полномочия.

Остался доволен московскими друзьями и 2-й отдел Генштаба Польши, Доставленный ими шпионский материал поляками был одобрен. В знак благодарности за доставку "ценных" документов они гарантировали Андрею Павловичу и другим членам московской организации беспрепятственный проезд по территории Польши, выдачу паспортов и содействие в получении французских виз в случае поездки в Париж.

13 апреля 1923 года Демиденко получил из Минска от Федорова зашифрованную телеграмму, которая сообщила помощнику начальника 6 отделения КРО, что Андрей Павлович будет в Москве вместе с Фомичевым почтовым поездом, в связи с чем, просил приготовить комнату.

Фомичев был восхищен техникой нелегального перехода их через границу, осуществленной якобы при содействии сотрудника из ЛД, работающего в пограничной страже,

В Москве Фомичев появился с польской брошюрой о связях ВИ. Ленина и Л. Д. Троцкого с Генеральным штабом Германии, изданной в 1919 году в Польше, которую он собирался переводить на русский язык. В приложении к брошюре были напечатаны фотографии и фотокопии документов, якобы уличающих вождей большевиков в связях с немцами.

Фомичеву была устроена встреча со старым савинковским сподвижником Шешеней, который к этому времени после тщательной проверки был освобожден из внутренней тюрьмы ГПУ. Он дал подписку и стал агентом КРО ГПУ под псевдонимом "Искра", Беседа прошла задушевно и весело.

Особоуполномоченный Варшавского областного комитета НСЗРиС сообщил Шешене, что основной его задачей является создание Московскою комитета действия и пропаганды НСЗРиС, куда на паритетных началах должны войти как представители московской группы савинковцев, так и ЛД. Созданный комитет должен начать переговоры с антисоветскими демократическими организациями для включения их в савинковский союз. В связи с тем, что Варшавский комитет для Комитета действия и пропаганды уже не может являться высшей инстанцией, то он замкнется на Б. Савинкове, которому и будет подотчетен. Фомичев передал Шешене явку и пароль к савинковцу Веселову, проживавшему в Пскове.

В присутствии и при участии Фомичева проходили встречи, заседания и совещания с Зекуновым, Шешеней и другими "участниками" савинковской организации в Москве, с "членами"организации ЛД, в роли которых выступали оперативные сотрудники КРО ГПУ и его агенты.

Подставляя Фомичеву организацию ЛД, крокисты вели себя крайне осторожно, без навязывания своих предложений. Конечно, им очень хотелось, как можно быстрее, слить  ЛД и НСЗРиС, но такое предложение они хотели услышать от самих савинковцев. И делали для этого все.

28 апреля 1923 года состоялась встреча Фомичева с полномочным представителем ЛД В.Г. Островским, являвшимся агентом КРО ГПУ. Особоуполномоченному Варшавского комитета лидер ЛД твердо и отчетливо дал понять, что "он не видит в группе Шешени достаточно реальной силы, а слияние на правомочных началах двух неравных сил, едва ли целесообразно".

Обескураженный таким ответом руководителя ЛД, Фомичев стал красочно описывать выгоду объединения двух организаций и предложил встретиться с Борисом Викторовичем.

Предложение Фомичева, о встрече с Савинковым было чрезвычайно выгодно для КРО ГПУ, так как приглашение на поездку в Париж сделали не представители ЛД, а сами савинковцы, их Варшавский комитет.

На этой встрече лидер ЛД и Фомичев договорились о создании Временного комитета из 4-х членов: двух савинковцев и двух членов ЛД. Председатель избирался из этой четверки и имел 2 голоса. Фомичев был ознакомлен с рядом антисоветских листовок и прокламаций, якобы распространяемых ЛД в Москве и других российских городах. Вместе с Фомичевым было обсуждено содержание листовки к Первому мая. По предложению Фомичева решили направить ее в редакции газет и организации РКП (б), а также расклеивать на железнодорожных вагонах и вокзалах.

Перед отъездом Фомичев был снабжен дезинформационными материалами для поляков. Кроме того, он получил от вновь созданного Московского комитета действия и пропаганды соответствующие мандаты. Один мандат уполномочил Фомичева обратиться с приветствием в бюро Международного объединения крестьянства; другой - уполномочил его проинформировать начальника Генерального штаба Польши Пилсудского о положении в Советской России, об антибольшевистской работе и просьбе оказать поддержку для ее активизации; третий мандат уполномочил Фомичева провести сбор пожертвований на антисоветскую работу в России и для оказания помощи политзаключенным в советских тюрьмах.

Подобные мандаты были весьма распространены в эмиграции и особой ценности не имели, но они должны были укрепить позицию Фомичева в НСЗРиС как московского поверенного в делах.

Убедившись в существовании в Москве крупной антибольшевистской организации и установив с ней контакты, Фомичев вместе о Зекуновым с помощью Крикмана успешно перешел советско-польскую границу и после почти месячного пребывания в Москве вернулся в Польшу. Поездка Фомичева была одобрена руководством Варшавского комитета НСЗРиС, по его докладу оно приняло решение о вывозе в Польшу представителя ЛД и командировании его и Фомичева в Париж для доклада и дальнейших переговоров с Савинковым. Одобрили его поездку и поляки, они еще больше стали гордиться своими воспитанниками Шешеней и Зекуновым. Шеф этого органа капитан Секунда предоставил Фомичеву новую мебилированную квартиру на Зверинце, оставив в распоряжении и квартиру на Антоколи на случай приезда его агентуры из Советской России.

Вернувшийся в начале июня 1923 года из Польши Зекунов сообщил, что Фомичев очень доволен и горд результатами поездки в Советскую Россию. Он восхищался тем, что у него такие талантливые работники, которых страстно расхваливал во 2-м отделе Генштаба и Варшавском областном комитете НСЗРиС. После поездки в Париж к Савинкову он надеял­ся получить от него полномочия руководством подпольной работой в Москве, куда он собирался перебраться со своей женой, Анфисой Павловной.

Для большего закрепления агента "Искры" (Шешени) Зекунов по заданию КРО привез в Москву из Вильно его жену, Александру Павловну, которая с помощью Шешени была завербована КРО ГПУ, "Маргаритова" стала хорошим агентом и успешно использовалась в агентурной разработке "Синдикат-2".

Зекунов привез и несколько писем от руководителей Варшавского областного комитета НСЗРиС. В письме от Фомичева лидеру ЛД Островскому В.Г. говорилось: "Борис извещен и ждет нас в Париже 12-15 июня. Ожидаю вашего уполномоченного 3-5 июня в Вильно"

Наступил очень ответст­венный момент в затеянной большой игре. Сотрудники 6 отделения трудились над составлением проекта задания поездки Андрея Павловича Федорова за рубеж. Об­суждали все мыслимые и немыслимые ситуации, могущие возникнуть у него в Вильно, Варшаве и Париже.

Затем подготовили письма Савинкову от Шешени и Фомичеву от лидера ЛД, а также антисоветские листовки под названием "На смерть Воровского" и "На ноту Керзона", распространяемые якобы ЛД на территории Советской России. Незабыли, конечно, и о дезинформационном материале для польской разведки. "Шпионский материал" получился солидным и достоверным, не вызывавшим никаких подозрений.

15 июня 1923 года, Федоров выехал из Москвы в Смоленск, где на следующий день побывал на квартире начальника КРО ПП ОГПУ по Западному краю С.С.Турло, представил ему командировочные документы и с Крикманом выехал на советско-польскую границу. В ночь на 18 июня он перешел границу и около 12 часов дня был в Вильно, у Фомичева, который встретил его с радостными объятиями. Иван Терентьевич ждал его с нетерпением и хотел было уже ехать на польскую границу, чтобы выяснить, не задержан кто-нибудь там большевиками. Фомичеву не терпелось быстрее отправиться в Париж. Ждал Андрея Павловича и капитан Секунда, надеясь получить от того очередную партию разведывательного материала,

В тот же день, Андрей Павлович оказался на приеме у капитана Секунды, рассказав о добытых материалах, пообещав принести их на следующее утро. Капитан Секунда тут же написал отношение к комиссару города Вильно о выдаче двум польским панам-лесопромышленникам Павловскому Андрею и Дарцевичу Ивану заграничных паспортов.

На следующее утро, получив от Андрея Павловича материалы, довольный капитан Секунда уехал в Варшаву докладывать об успехах своего подразделения. 22 июня Андрей Пав­лович и Фомичев получили заграничные паспорта. Вскоре Фомичев отправился в Варшаву по своим делам, а Федоров встретился с вернувшимся из столицы Секундой, который сообщил ему, что руководство высоко оценило работу московской резидентуры и передал ему вознаграждение.

28 июня Андрей Павлович был в Варшаве, где они довольно долго ждали французские визы. Помощь в получении виз оказал французский капитан-разведчик Де-Рош, который устроил им встречу с консулом Франции. Консул требовал разных документов, спрашивал, почему за них хлопочет капитан Де-Рош, а затем с большой неохотой сообщил им, что он согласился дать им визу на один месяц. Затем получили транзитные визы через Чехословакию, Австрию и Швейцарию, так как ехать полякам через Германию было довольно опасно. 11июля выехали из Варшавы в Париж. Из-за отсутствия средств, пришлось ехать с пятью пересадками, поэтому весь путь занял почти трое суток.

14 июля в час ночи Андрей Павлович и Фомичев прибыли в Париж, как раз когда отмечался французский национальный праздник День взятия Бастилии. Весь Париж до утра веселился на улице. За отсутствием свободных номеров в привокзальных гостиницах они до 7 утра гуляли с французами на празднике.

Утром отправились в район проживания Савинкова "Тро-кадеро", устроились в отеле "Коперник" и, приведя себя в порядок, Фомичев отправился к Савинкову, а Андрей Павлович стал ждать его на улице. Выйдя через полчаса, сияющий Фомичев сообщил ему, что Борис Викторович ждет его к 12 часам.

Ровно в 12 часов они были у Савинкова, который встретил их радостно, долго и крепко пожимал руку представителю московской организации ЛД, окидывая его испытующим взглядом. Андрей Павлович отметил дешевый, правда, тщательно выглаженный костюм и полустоптанные ботинки Бориса Викторовича. Квартира была самая простая, из обстановки - письменный стол, большая софа, несколько стульев и книжная полка, полная книг.

Савинков забросал Андрея Павловича вопросами о Моск­ве и России, об экономической жизни страны и литературе, о чем пишут советские газеты. Беседа велась какая-то бессистемная, перепрыгивая с вопроса на вопрос. Удивленный таким приемом, Фомичев в конце встречи попытался изложить Савинкову о целях приезда москвича, но тот прервал его и сказал, что встретимся часов в 6 вечера и тогда поговорим.

Вечером Андрей Павлович и Фомичев вновь посетили Савинкова, их встретила жена журналиста Дикгоф-Деренталя -Любовь Ефимовна. По обращению с ней Савинкова, видно было, что они очень близки друг другу. Разговор опять был бессистемным, Савинков задавал вопросы, в основном, об экономической жизни России, а Андрей Павлович отвечал. Отвечал правдиво, показывая на конкретных примерах, что жизнь на родной земле налаживается, и в экономике большевики уже достигли многого. В 11 вечера разошлись, договорившись встретиться на следующий день.

15 июля в 5 вечера они вновь были у Савинкова, встретил их уже совсем другой человек. Цепкий, жесткий, мечущийся по комнате, забросавший их вопросами о деятельности ЛД. Чувствовалось, что Борис Викторович был прекрасно осведомлен о всех делах либеральных демократов.

В самом начале беседы он сказал Андрею Павловичу, что переговоры с ЛД может вести только как Борис Савинков, но не как председатель ЦК НСЗРкС, ибо ЦК - фикция, в действи­тельности его не существует. Изменил М.К. Гнилорыбов, умер В.В. Ульяницкий, за связь с монархистами из ЦК выведен Энвельгрен. Таким образом, ЦК распался, остались у него только единомышленники: Дерентали - в Париже, А.Г. Мягков и брат Виктор - в Праге, Д.В. Философов - в Варшаве; от этих лиц и будет вести переговоры.

Андрей Павлович улыбнулся и быстро ответил, что он уполномочен Комитетом действия и пропаганды сделать доклад не председателю ЦК НСЗРиС, а лично Борису Викторовичу Савинкову. Центральный комитет ЛД также поручил ему вести переговоры только с Савинковым

Фомичев сделал подробный доклад о деятельности ЛД. Иван Терентьевич был превосходен, он очень старался. Своим рассказом о ЛД, как о крупной и сильной, почти единствен­ной организации демократического толка в России, Фомичев выполнил 90% работы Андрея Павловича.

Вскоре появилась чета Деренталей, и гостя из России пригласили отобедать в ресторане. Перед уходом Савинков полушепотом сообщил Андрею Павловичу, что он просит его завтра, 16 июля, зайти к нему часов в 8 вечера одного, без Фомичева, так как дальнейшие переговоры должны вестись без него.

В ресторане дискутировали о России, Франции и всей Европе, о фашизме и еврейском вопросе в России при всех ее правительствах, об экономике настоящей и будущей "третьей" России. Много говорили о Муссолини и все они - Савинков, Деренталь и Любовь Ефимовна восхищались дуче.

16 июля в одном из ресторанов начались переговоры между Савинковым и Андреем Павловичем, Москвич подробно проинформировал Бориса Викторовича о политическом и экономическом состоянии Советской России, настроении рабочих и крестьян и просто обывателей, а также о положении в РКП (б), Коминтерне и Красной Армии. Андрей Павлович оперировал шифрами и статистическими данными из дезинформационных материалов прошлых командировок в Варшаву, переговоров с Фомичевым в Москве.

Савинков подробно познакомил "друга из Москвы" с положением дел в Западной Европе, рассказал о всех антисоветских организациях за рубежом.

Андрей Павлович внимательно слушал разговорившегося Бориса Викторовича, запоминая наиболее интересные его характеристики лидерам белой эмиграции.

Затем информацией о работе Комитета действия и пропаганды и ЛД, а также о перспективах сотрудничества и разногласиях с Варшавой и Фомичевым делился Андрей Павлович. Выслушав внимательно долгий рассказ гостя из Москвы, Савинков весело оказал, что разногласий у них нет никаких. Единственный пункт разногласий, отметил Савинков, это террор и он вполне согласен с постановкой ЛД этого вопроса, предоставить его разрешение, как вопроса тактического, будущему ЦК.

Вопрос о слиянии или контакте НСЗРиС сразу отпал за отсутствием союза и его ЦК. Остался вопрос о контакте с Савинковым и новой организацией союза в Москве во главе с Шешеней и Зекуновым.

По мнению Савинкова, в Москве должен расположиться ЦК НСЗРиС, а за границей - его представитель, для поддержки связей с правительствами стран Западной Европы, антисоветскими зарубежными центрами и руководства газетой.

Переговоры завершились полным взаимопониманием. В конце беседы Савинков сообщил, что есть способ добычи денег - это отправка полковника Сержа Павловского и его людей в Советскую Россию.

Из рассказов Шешени и Зекунова Андрей Павлович знал, что Сергей Эдуардович Павловский принадлежал к очень небольшому числу лиц, без поддержки которых вся деятельность Савинкова сошла бы на нет. Этот, по собачьи преданный Савинкову полковник был физически сильным, умным, осторожным, безумно храбрым и беспощадно жестоким человеком.

Андрей Павлович дого­ворился с Савинковым, что выступление отряда Павловского нужно обязательно согласовать с московским организация­ми - Комитетом действия НСЗРиС и ЛД. Поэтому, сформировав отряд, он маскирует его на польско-советской границе, а сам тайно от своих людей прибывает в Москву к Шешене или Андрею Павловичу, которые к этому времени разведают место экса, желательно, поезда с крупной суммой денег.

В воскресенье, 22 июля 1923 года состоялся прощальный ужин Андрея Павловича с Савинковым. На нем также присутствовали Павловский, Фомичев, Деренталь с супругой и англичанин Сидней Рейли с супругой. Савинков представил Андрею Павловичу Рейли как своего хорошего знакомого, который оказывает ему постоянную помощь.

24 июля 1923 года Андрей Павлович и Фомичев   выехали в Варшаву, На вокзале их провожал Павловский. В ночь на 3 августа в необыкновенно сильный ливень Андрей Павлович перешел границу и с помощью сотрудников КРО ПП ГПУ по Западному краю выехал в Москву.

Значение поездки Федорова в Париж было неоценимо. Были получены важные сведения о состоянии и планах НСЗРиС, связях Савинкова с антисоветскими группировками за границей и зарубежными деятелями. Появилась возможность захватить неуловимого полковника Павловского, одного из главных сподвижников Савинкова, крупного бандита и террориста. Возникла надежда на выезд Савинкова в СССР.

Чекисты понижали, что опытный и умный Савинков доверять им, конечно, полностью не будет, поэтому всеми доступными средствами будет проверять реальность и надежность московских организаций. Исходя из этого, разработку необходимо было продолжать в том направлении, при котором Савинков во время проверки ЛД действовал бы по заранее составленному КРО плану. Создавалась обстановка планомерного втягивания Савинкова в легенду, отступление от которой для него было бы невозможным.

10 сентября 1923 года Андрей Павлович вновь отправился в Польшу. Полякам доставили очередную порцию дезинформационного материала. Философов в Варшаве ему сообщил, что 2-й отдел Генштаба Польши в лице его начальника полковника Бауэра высоко оценил работу москвичей и решил непосредственно подчинить ее Варшаве. Связь в Москве предлагалось осуществлять через одного из сотрудников польской миссии.

Оба эти предложения Андреем Павловичем были отвергнуты. Мол, связь с Виленской экспозитурой налажена прекрасно, деловые контакты с ее руководством хорошие, поэтому игнорирование их только усложнит нам работу. Что касается связи с польской миссией, то где именно будем встречаться с ее представителем. Ведь чекисты следят за каждым иностранцем. Нарушится конспирация.

Философову Андрей Павлович передал письма для Савинкова и сообщил тому, что после долгих переговоров произошло объединение Московского комитета действия с организацией ЛД и избран временный ЦК НСЗРиС, причем название его решено до Парижской конференции оглашению не предавать и в массах никакой работы не вести, так как ЦК нового союза является лишь объединяющим органом двух вполне самостоятельных организаций.

Тактически это решение было вполне правильным со стороны КРО ГПУ, так как самостоятельная организация ЛД, с одной стороны, поддерживала бы в среде савинковцев нервозность, с другой стороны, это решение давало возможность крокистам избежать освещения многих вопросов о работе ЛД (фамилий работников и т.п.).

А вот другое решение лидеров московских организаций было очень приятным для Бориса Савинкова. Он был избран председателем временного ЦК НСЗРиС, а заместителем стал лидер ЛД Островский. Это решение окончательно втягивало Савинкова в борьбу, и ставила в определенную зависимость от Москвы.

Избрание Савинкова председателем ЦК НСЗРиС являлось одним из решающих моментов разработки, создало предпосылки для вывоза его на советскую территорию.

16 сентября 1923 года Фомичев сообщал в Вильно Андрею Павловичу, что в начале августа в Польшу из Парижа прибыл по американскому паспорту полковник Павловский С.Э.  В Варшаве его приняли во 2-м отделе Генштаба Польши, где подарили "кольт" и гранату. Затем он со своим адъютантом Аркадием Ивановым приехал в Вильно, откуда Фомичевым и польским поручиком был сопровожден на границу.

Уже в Москве Андрей Павлович узнал, что Павловский, перешел границу, совершил ряд убийств и ограблений на советской территории. Ночью 16 сентября он прибыл на явку к сотнику Шешене.

В Москве Павловский вел себя очень настороженно. В разговорах с Шешеней интересовался, нет ли среди членов организации ЛД агентуры ГПУ. При малейшем шорохе хватался за "кольт". Появление Павловского представляло большую опасность. Поэтому было принято решение, о его немедленном аресте на совещании ряда членов ЛД и Московского комитета НСЗРиС.

Павловский в сопровождении Шешени прибыл на квартиру начальника военного отдела ЛД Новицкого, роль которого выполнял помощник начальника КРО ГПУ Пузицкий. Он был приглашен в столовую к сервированному столу, где находились еще два работника военного отдела ЛД, роль которых выполняли сотрудники КРО ГПУ Сыроежкин и Гендин. Шешеня вскоре ушел, оставив Павловского и упомянутых крокистов. Кроме того, в одной из комнат находились Пиляр и Демиденко.

После поднятия ряда тостов Павловский сделал доклад о полученном от Савинкова задании, деятельности эмигрантских организаций, совершенных им грабежах в Белоруссии и намерении его произвести поджог Всесоюзной сельскохозяйственной выставки и т.д.

К концу ужина Новицкий поднял бокал - это было условным сигналом. Крокисты, несмотря на сопротивление Павловского, сбили его с ног и обезоружили. Уже в наручниках тот спокойно сказал: «Уважаю ум и силу. Чисто сделано... А оказавшись в здании ГПУ, заявил: - Прямое сообщение Париж-Варшава-Москва-Лубянка».

На следствии Павловский долгое время молчал, но затем стал предлагать свои услуги чекистам в борьбе против Савинкова, выражая готовность участвовать в самых сложных операциях. Согласие работать совместно было лишь тактическим маневром со стороны Павловского, Он надеялся, что заслужив доверие чекистов, сможет выйти на свободу и бежать за границу.

Через неделю после ареста Павловский, изолированный от внешнего мира во внутренней тюрьме ГПУ и содержавшийся в условиях особой конспирации, начинает развивать письменную связь с закордоном под диктовку сотрудников КРО. Павловский писал, что жизнь в организациях "бьет ключом", сам он постепенно втянулся в работу военного отдела ЦК НСЗРиС и начал осознавать огромную разницу между активностью работников союза, находящихся в России, и бездеятельностью зарубежных кругов НСЗРиС. Он писал, что вошел в члены Московского комитета и начал играть крупную роль в Москве и стал фактически помощником начальника военного отдела.

Для укрепления легенды в глазах Савинкова КРО ГПУ идет на чрезвычайно рискованный шаг: в шестую поездку за рубеж крокисты направили вместе с Андреем Павловичем агента "Искру" (Шешеню), которого польская разведка весьма высоко ценила, Несмотря на довольно длительную его обработку, отправка бывшего адъютанта Савинкова за границу была очень рискованной.

В то же время поляки предупреждали Андрея Павловича, что они хотели бы видеть у себя председателя Московского бюро, то есть Шешеню. Конечно, его можно было направить и одного в Польшу, но он не обладал в достаточной мере общим развитием, не были ему известны и детали легенды всей разработки.

Из секретных агентов, посвященных во все тонкости разработки, был только Андрей Павлович, которого уже хорошо знали как польская разведка, так и Варшавский областной комитет. Их и направили в Польшу.

Согласно заданию, Андрей Павлович и Шешеня должны были сообщить о причинах задержки и нецелесообразности выезда Павловского в Польшу в настоящее время. Сам он в письмах, подготовленных Савинкову и Философову, указывал на богатые перспективы работы в СССР, и на то, что в Москве его хорошо встретили и оценили.

Этим крокисты подготовляли Савинкова и его близких сподвижников к мысли о перерождении Павловского, которого новая внутриполитическая обстановка в России превращала из атамана в серьезного городского подпольщика.

Андрей Павлович и Шешеня должны были вызвать из Парижа, если удастся, сподвижника Савинкова Дикгоф-Деренталя и привезти его в СССР. Кроме того, нужно было передать дезинформационные материалы польской разведке и высказать новому шефу Виденской экспозитуры капитану Майеру суждения, что Московский комитет НСЗРиС работает с поляками только потому, что они оказывают ему услуги в поддержке связи с Савинковым в Париже. Конечно, появление Шешени в Варшаве и его беседа с Майером по этому вопросу должны были окончательно рассеять все сомнения у поляков, если они еще оставались у них.

В Варшаве секретные агенты КРО имели ряд встреч с лидерами НСЗРиС, из бесед с которыми было установлено, что Савинков пока средств на работу добыть не смог и вопрос с конференцией пока откладывается на неопределенное время. Его надежда теперь связана только с Сержем Павловским. Полковник должен путем организации эксов в Советской России достать им деньги.

Такое решение Савинкова было весьма кстати крокистам, так как при совершении эксов Павловского могли "ранить или травмировать", о чем можно было бы сообщить в Париж.

Были согласованы и все вопросы взаимоотношений со 2-м отделом Генштаба Польши. Москвичи должны были организовать для поляков резидентуру в штабе Западного фронта. В дальнейшем этот мифический резидент больше года водил поляков "за нос".

Седьмая поездка в Варшаву и Вильно была осуществлена курьером ЦК Серебряковым, роль которого играл сотрудник КРО ОГПУ Сыроежкин. Посылка официального сотрудника за рубеж объяснялась тем, что в самый кульминационный момент разработки руководство КРО не жела­ло вводить в нее нового секретного агента, который мог незначительной ошибкой испортить все дело,

Савинкову от Павловского, с курьером было направлено зашифрованное письмо, в котором указывалось о двух противо­положных течениях, возникших в Москве. Серж писал, что одни тянут в одну сторону, другие в другую. Развала дела нет, но одни стоят за активную коммерческую политику, другие говорят о более медленном ведении операции.

С этого письма началась подготовка Савинкова к мысли, что в ЦК распри, которые могут привести к катастрофе огромного дела, тесно связанного с возвращением его к активной политической жизни.

Курьер Серебряков (Сыроежкин) был завербован капитаном Майером, который подтвердил поляку об отказе Москвы от непосредственной связи со 2-м отделом Генштаба Польши.

20 марта 1924 года, незадолго до отъезда Андрея Павловича и Шешени за рубеж, в Москве произошло довольно странное чрезвычайное происшествие. Вечером около 7 часов, когда Шешеня подошел к столу, стоявшему около окон, одна за одной, к нему влетели две пули. Осколками стекла было повреждено лицо и ухо Шешени, о чем свидетельствовала обильно сочившаяся кровь. Сосед Шешени рассказал ему, что он заметил двух подозрительных субъектов, которые, по его мнению следили за их домом. Увидев его, они сразу отвернулись и быстро удалились.

Об этом случае было доложено Ф.Э. Дзержинскому и В.Р. Менжинскому. Они дали указание срочно провести расследование этого факта. Что же касается отправки за рубеж Андрея Павловича и Шешени, то решили пока их не отправлять, а подождать итогов расследования.

В ходе расследования было установлено, что в стекле действительно имелось два отверстия, похоже на пулевые, на полу валялись мелкие кусочки стекла, а на противоположной окну стене находились две дырки, но пуль найти не удалось. Никто из опрошенных соседей Шешени не слышал и выстрелов.

В ОГПУ стали раздаваться отдельные голоса о прекращении разработки "Синдикат-2" или отказе от командировки Андрея Павловича и Шешени за рубеж. Пузиикий, Сосновский, Демиденко и сам Федоров были против такого поворота событий. Вопрос стоял так: продолжать разработку или ликвидировать ее из-за двух дыр в окне весьма таинственного происхождения.

31 марта 1924 года Пузицкий направился к В.Р. Менжинскому с предложением о продолжении агентурной разработки "Синдикат-2". Выслушав все версии, Вячеслав Рудольфович дал добро на их предложение и согласился направить в Париж и Варшаву Андрея Павловича и Шешеню.

Впоследствии было установлено, что один из подростков, живших в доме Шешени, обладал рогаткой из какой-то необыкновенной резины и стрелял из нее кусками стекла по окнам своего соседа. Так, шаловливый подросток чуть было не прервал ход уникальной операции.

Прошло около года с момента парижской встречи Андрея Павловича и Савинкова. Борис Викторович в письмах требовал срочного приезда к нему представителей ЦК НСЗРиС из Москвы. Особенно он настаивал на приезде Павловского. Но о поездке Сержа в Париж не могло быть и речи. К Савинкову после соответствующей подготовки направились Андрей Павлович и Шешеня,

В ночь на 11апреля 1924 года, они перешли советско-польскую границу и на следующий день были в Вильно. Москвичи объяснили Фомичеву и капитану Майеру о причине задержания в Москве Павловского. Полковник намерен на днях совершить экс поезда с целью приобретения денег для ЦК, а также он занят подготовкой побега из Бутырской тюрьмы своего брата Виссариона, которому грозит расстрел. Андрей Павлович и Шешеня предъявили письма Павловского, в которых он подробно изложил причины своей задержки в России: ЦК нужны деньги, на днях он их добудет, совершив нападение на почтовый вагон.

Фомичев и капитан Майер, а затем Савинков и другие его сподвижники поверили. Прием, оказанный Андрею Павловичу в Париже (Шешеня остался в Варшаве), был тихим, но теплым и сердечным.

На встречах с Савинковым, писателем М.П. Арцыбашевым, редактором газеты "За свободу" Е.С. Шевченко, супругами Деренталь и Сиднеем Рейли большое внимание уделялось разногласиям в ЦК в Москве, которые могли, по мнению Савинкова, привести к полному расколу всех сил. Образование в ЦК двух течений: "накопистов" и "активистов" очень встревожило Савинкова.

Савинков не поддержал "активистов", не осудил он и "накопистов". Борис Викторович заявил, что он, как человек откровенный и порядочный, сидя в Париже, не зная точного положения в Москве, дать совет москвичам не может, а просит подождать ЦК с разрешением этого и других организационных вопросов до его приезда в первопрестольную. Далее он высказал свое старое мнение о необходимости создания в Москве особого террористического отряда для борьбы с видными большевиками.

Андрей Павлович на это ответил, что вопрос о таком отряде нужно решать на Центральном комитета, в Москве. Он обрадовался тому, что Савинков, наконец, заговорил о поездке в столицу России.

Узнав, что Павловский принадлежит к группе "накопленцев", многие из окружения Савинкова и он сам были очень удивлены такому перерождению полковника.

30 апреля 1924 года, на встрече с Андреем Павловичем Савинков высказал мнение о необходимости усиления руководства московской организации НСЗРиС более авторитетными пред­ставителями союза, которые могли бы руководить трудным и опасным делом. Савинков пришел к выводу, что принять руководство Центральным комитетом в Москве может только один человек - это Борис Савинков.

Далее он сообщил, что в Москву поедет с кем-нибудь из названных помощников. Но перед тем, как ехать, он должен иметь на это согласие и желание московского ЦК, так как своим присутствием боится провалить эти организации. За ним с согласия ЦК должен приехать Серж, привезти паспорта на троих, деньги, подготовленную переправу и кое-что еще. Ехать он собирается не на месяц, а на то время, которое необходимо для подготовки восстания во всей России.

Вечером 30 апреля 1924 года Андрей Павлович, Савинков с Любовью Ефимовной и Сидней Рейли с женой были в кафе, где играли в шахматы и бильярд. Шахматистом как отметил Андрей Павлович, Савинков являлся великолепным, а вот в бильярд играл совсем плохо. После очередного проигрыша в бильярд он заговорил о террористических актах, указав на двух объектов за границей: проживавшего в Италии председателя СНК Л.И. Рыкова и полпреда в Англии Х.Г. Раковского. В России такими объектами он назвал Калинина, Сталина и Зиновьева.

На вопрос Андрея Павловича, что же даст убийство Рыкова или Раковского, он ответил: "За границей терракт легче выполнить, чем в России, за это здесь не расстреляют, а сделают из убийцы героя. Судебный процесс можно использовать как агитацию против большевиков. Что касается Раковского, то при совершении этого акта в Англии большевики, безусловно, порвут отношения с этой страной, как с Швейцарией после процесса, и тем самым будут сорваны англо-советские переговоры,

Как отметил Савинков, исполнение теракта он мог взять на себя, но это равнялось бы его политической смерти, так как все поймут, что у него почти никого нет, если сам идет на такое дело. Доверить такую работу он может сегодня такому боевику, как Сергей Павловский.

2 мая за обедом в кафе Андрей Павлович вручил Савинко­ву как содержание председателю ЦК НСЗРиС 100 долларов. Борис Викторович был очень тронут вниманием, и просил поблагодарить от его имени Центральный комитет.

8 мая Савинков сообщил Андрею Павловичу, что в Москву с собой берет Александра Дикгоф-Деренталя и его жену Любовь Ефимовну. Он попросил: организовать для всех безукоризненные документы, деньги на проезд и содержание его семьи, а также возвратить долг НСРиС - 50 тысяч франков, взятых им на организацию террористического акта против Г.В. Чичерина в Берлине, окончившегося неудачно.

18 мая 1924 г. Андрей Павлович возвратился в Москву. Шешеня вернулся в столицу вместе с Фомичевым еще I мая.

Фомичев имел задание: попытаться сдержать раскол в ЦК, а главное проверить местонахождение Павловского и поторопить возвращение его в Париж. Помещенный на конспиративную дачу в Царицыно, он был введен в атмосферу искусственно созданного подполья, с привлечением для этого официальных сотрудников КРО ГПУ и секретных агентов.

Прорепетированные неоднократно и точно разработанные заседания ЦК, частые встречи и беседы с разными людьми убедили Фомичева в реальной и конкретной политической деятельности ЦК НСЗРиС и в других российских городах. Однако, нужно было убедить представителя Савинкова в невозможности поездки Павловского в Париж из России в ближайшее время.

Чекисты решили рассеять у Савинкова всякие подозрения и показать Фомичеву деятельного и активного Павловского как члена ЦК, вернувшегося недавно с инспекционной поездки по юго-востоку России. Решено было созвать расширенное заседание ЦК союза с участием Фомичева, которого ввели в ЦК в качестве особоуполномоченного. Это был рискованный шаг со стороны чекистов, так как малейшая с их стороны оплошность, и Павловский мог сообщить Фомичеву о своем аресте или даже совершить побег, Поэтому чекисты приняли все меры, чтобы содержавшийся во внутренней тюрьме Павловский был тщательно подготовлен к встрече с Фомичевым. Особое внимание обращалось на его костюм, прическу, манеры и многое другое. Павловский играл свою роль безукоризненно. Он понимал, что иного выхода для него нет. После каждого вывоза на "постановку" Павловский возвращался в тюрьму, "в свой отель", как он говорил.

21 мая 1924 года на инсценированном на даче в Царицыно заседании ЦК союза заместитель председателя В.Г. Островский первым вопросом огласил декларацию Бориса Савинкова в ЦК НСЗРиС и предоставил слово для доклада о поездке за кордон члену ЦК Андрею Павловичу. В ходе доклада тот коснулся и спора между двумя "течениями", а полковник Павловский убедительно разыграл роль миротворца. Ему рьяно помог Фомичев. Однако принятие согласованных решений отложили до получения указаний или приезда Савинкова.

Затем член ЦК Новицкий (Пузиикий) поднял вопрос о срочном командировании в Париж Павловского. Полковник категорически отказывается от поездки, мотивируя отказ перегруженностью в работе и нежеланием бросать ее в такой серьезный момент. Островский останавливает разгоревшиеся споры и дает лишь слово "за" и "против". За поездку выступает Андрей Павлович, против - Владимиров (агент КРО ОГПУ). Павловский снова просит слово, и еще раз высказывает нежелание ехать в Париж. Он подчеркивает, что поездка возможна только лишь после совершения намеченного экса в Ростове. Большинством голосов принято решение об удовлетворении просьбы Павловского и посылке на юг России.

Далее полковник отчитался об инспекции юго-востока России. Совершенном им эксе в Ростове-на-Дону, результате чего в городской конторе госбанка захвачено 30 тысяч рублей. Он показал заметку из главной большевистской газеты "Правда" от 11 мая 1924 года, в которой рассказывалось, об ограблении конторы госбанка. Затем Серж остановился на деталях готовившегося налета на поезд с деньгами, который будет совершен под Ростовом.

Заседание ЦК на Фомичева произвело громадное  впечатление. Он долго и восхищенно тряс руку Павловского, хлопал его по плечу и несколько рез повторил, что после юга они вместе поедут в Париж за Савинковым.

Вечером 31 мая 1924 года на конспиративной квартире Павловского состоялась его вторая встреча с Фомичевым, которая прошла довольно успешно. В присутствии члена ЦК Андрея Павловича представитель Савинкова был любезно принят полковником. В начавшейся оживленной беседе он сообщил Фомичеву, что по постановлению ЦК НСЗРиС его ввели в качестве особоуполномоченного и поручили первую, очень важную работу -поездку в Тулу Брянск, Тверь и рабочие районы Московского округа для объективного выяснения настроения рабочих масс Павловский просил Фомичева выполнить поручение ЦК возможно лучше и строго соблюдать в пути все принципы конспирации. Улыбаясь, он слегка побранил Фомичева за то, что тот носит при себе револьвер, всякие бумаги и письма. Затем Павловский сообщил что он, нaследующий день выезжает  в Ростов для производства экса, после чего немедленно отправляется в Париж.

Намеченная цель была достигнута. Фомичев находился в восторге от встреч с Павловским. Об этом он собирался писать Савинкову. А во время поездок по рабочем paйонам, страны Фомичев убедился в наличии филиалов московского ЦК в их активной борьбе с большевиками. Вернувшись из поездки, он поставил перед ЦК вопрос о направлении в Варшаву курьера для передачи Борису Викторо­вичу писем от него, Павловского и ЦК.

В Варшаву в качестве курьера направился уполномоченный 6 отделения КРО ОГПУ Серебряков (Г.С. Сыроежкин), бывавший уже в Польше, где приобрел немало "друзей". Направляя Сыроежкина за границу, КРО ОГПУ преследовал цель рассеять у Савинкова и его ближайших сподвижников сомнения по поводу столь длительного пребывания в СССР полковника Павловского и ускорить приезд Савинкова в Советский Союз. В соответствии с этим планом в письме-докладе Павловского Савинкову сообщалось, что ими свершен удачный экс, который принес московскому ЦК десятки тысяч рублей и в ближайшее время сразу после ростовского налета на поезд с деньгами он выезжает к Савинкову за границу.

Сыроежкин вез большой доклад Савинкову от Фомичева, в котором он подробно описывал обо всем, что видел и слышал в Москве и других городах, а также об активной деятельности полковника Павловского, который в ЦК выходит на первые роли.

Был подготовлен доклад о положении дел в ЦК НСЗРиС в Москве, а также письма и дезинформационный матери­ал во 2-ой отдел Генштаба Польши.

В ночь с 9 на 10 июня 1924 года, с помощью Крикмана Сыроежкин перешел советско-полъскую границу и 11 июня был в Вильно, где остановился в гостинице "Бристоль". В тот же день он передал капитану Майеру все привезенные для него материалы и собирался отправиться уже к жене Фомичева.

 И тут с Сыроежкиным произошел непредвиденный случай, который чуть-чуть не закончился трагически. Сыроежкин встретился с бывшим своим сослуживцем по Красной Армии поляком Стржелковским, выехавшим в Польшу. Этот бывший царский офицер и красный командир знал, что Сыроежкин во время гражданской войны работал в военнореволюционном трибунале Кавказского фронта, а в начале 1922 года приезжая в Тамбов в составе комиссии ВЧК по пересмотру цел участников антоновского мятежа.

Посидев за счет Сыроежкина в ресторане, поляк сообщил о нем в полицию. Только присутствие духа и находчивость спасли Сыроежкина от провала. Сыроежкин обвинил Стржелковского в пьянстве и наркомании. Он не только все отрицал, что говорил о нем поляк, но и заявил, что Стржелковский сводит с ним личные счеты за старые дела. В России он до крови побил Стржелковского из-за того, что тот продал ему партию испорченного кокаина. Зная многочисленные пороки бывшего начальника пограничной конной полиции, полицейские поверили Сыроежкину, и он с извинениями был освобожден. Конечно, в его освобождении сыграло и то обстоятельство, что Сыроежкин являлся представителем крупной антибольшевистской организации, которая активно поставляла польской разведке "ценные материалы". И в этот раз за переданные сведения Сыроежкину был выплачен приличный гонорар.

14 июня 1924 года Сыроежкин посетил в Варшаве Философова, которому передал письма Павловского в ЦК и для Савинкова. Встретился он в Варшаве с Шевченко и другими савинковцами. Все сожалели, что откладывается приезд Сержа. Сыроежкин пообещал, что скоро тот будет в Париже.

10 июля, когда Сыроежкин перебирался через советско-польскую границу, на квартире Федорова срочно собрался ЦК НСЗРиС. Был вызван через Шешеню из Царицыно и его особоуполномоченный Фомичев. Отсутствовали лишь Новицкий и заместитель председателя ЦК Островский ВГ. Все волновались, не понимая, для чего их так экстренно собрали. Наконец, Владимир Георгиевич объяснил кратко о причине срочного заседания, огласив телеграмму от уполномоченного из Ростова, что с Сержем случилось несчастье. И он тут же приказным тоном предложил начальнику военного отдела ЦК Новицкому завтра же выехать в Ростов и разобраться там, что случилось с Павловским, Сергей Васильевич попытался было отказаться от поездки по служебным делам, но Остров­ский, не обсуждая вопроса, поставил предложение на голосование, и оно было принято единогласие.

И тут кто-то внес предложение о командировании на юг вместе с Новицким и особоуполномоченного ЦК Фомичева, Это предложение также принято единогласно. Фомичев восхищен тем, как четко и оперативно резвятся вопросы, понравилось ему и предложение ЦК направить с Новицким и его в Ростов.

Утром Фомичеву курьер доставил билет, деньги и документы, и в два часа дня в сопровождении Шешени он отправился на Казанский вокзал. Особоуполномоченный был очень доволен тем, что едут они в международном вагоне.

В это время в ПП ОГПУ по Юго-Востоку России, где находился Н.И.Демиденко, готовили встречу важным ревизорам из ЦК НСЗРиС. Николай Иванович играл роль начальника связи Юго-Восточного бюро ЦК союза Борисенко,

В Ростове Новицкому и Фомичеву уполномоченный ЦК союза на Юго-Востоке России Николай Петрович, роль которого исполняя с сотрудник ПП ОГПУ ЮВР Н.Г. Николаев, доложил, что налет Павловского на поезд о деньгами окончился неудачно. Он ранен и лежит у своих людей в районе Пятигорска. Ранение, к счастью, не опасное.

После освещения деталей экса Николаем Петровичем был сделан подробный доклад о деятельности союза на юго-восто­ке России. Вслед за ним сообщение для московских ревизоров сделал уполномоченный по Горскому району Керимбек, роль которого исполнил сотрудник ПП ОГПУ по ЮВР Миронов.

Фомичев, увлеченный этими докладами, так разгорячился, что после окончания совещания его с трудом удалось вывести с конспиративной квартиры. Он вдохновенно спорил и давал указания местным работникам.

Затем ревизоры выехали в Терскую область, где дейст­вовали "партизанские отряды" во главе с полковником Султан-Гиреем, роль которого играл секретный сотрудник ПП ОГПУ по ЮВР. Там находился и раненый Серж.

В Минеральных Водах москвичи в сопровождении начальника связи бюро ЦК союза юго-востока России Борисекко (Демиденко) прибыли на явочную квартиру полковника Султан-Гирея, который изложил историю неудавшегося экса и сделал обзор своей "партизанской деятельности".

Новицкий и Фомичев приняли от Султан-Гирея политический доклад, высказали свои пожелания и дали необходимые рекомендации к распоряжения. Оссобоуполномоченный ЦК союза так же быстро, как и в Ростове вошел в роль важного московского ревизора, потребовал четких ответов, политического анализа положения, отдал безопеляционным тоном распоряжения.

Фомичев и на Юго-востоке России оставался таким же савинковцем, каким был в Польше. Убийства большевиков и советских работников, разгром партизанами советских учреждений, сел и деревень казалось ему явлением нормальным, так как учение Савинкова о том, что в борьбе с большевиками хороши все средства, том числе и безжалостный террор были для него неоспоримой истиной.

Но на другой день хорошее настроение у Фомичева изменилось к худшему. У него около трамвая в Пятигорске вытащили бумажник с фиктивными документами. Новицкий отчитал его строго. Он чувствовал себя крайне виноватым и был напуган теми неприятностями, которые могли из-за него возникнуть в ростовском филиале союза.

Полковник Султан-Гирей предложил Фомичеву посетить раненого участвовавшего в эксе с Павловским казака Комара. Знакомство с раненым являлось чисто театральной постановкой, прорепетированной до мелочей. Роль раненого сыграл сотрудник ПП ОГПУ, по происхождений казак, болевший малярией. Болезнь его еще более усилила реальность происходившей инсценировки.

На заброшенном хуторе, где выздоравливал казак Комар, сподвижник полковника Сержа, Султан-Гирей предложил поехать всем в горы, к раненому Павловскому, Фомичев как-то сразу побледнел и отказался ехать, так как его напичкали разными слухами, что в горах раздевают, грабят и даже убивают.

Правда, тут его выручил Николай Петрович, который заявил, что в горах Павловского они уже могут не застать, так как его окружным путем, наверное, повезли в Москву. Доктоpa здесь нет, а лечение крестьянским способом (травами) не приносит нужного эффекта. Особоуполномоченный ЦК решил не ездить к полковнику,

Фомичев остался очень доволен поездкой на юго-восток России, он увидел, что их организация очень сильная, широко разветвленная. В Москве в беседе с заместителем председателя ЦК союза Островским он отметил, что там, на юге у людей великолепный дух и образцовая дисциплина. Это уголок настоящей Руси, там люди не терроризированы, среди них не может быть предательства.

27 июня Фомичев в ЦК сделал доклад о поездке на юг. Доклад должен был делать Новицккй, но тот уговорил Фомиче­ва выступить вместо него.

Чрезвычайно польщенный этим, Фомичев волновался, но потом вошел в роль, делясь пережитыми впечатлениями, горячо говорил о тех идеях, сторонником которых являлся. ЦК принял резолюцию, предложенную Фомичевым. Это окончательно вскружило ему голову. Он видел себя в недалеком будущем членом ЦК НСЗРиС.

9 июля 1924 года, на конспиративной квартире по улице Сивцев Вражек состоялась встреча Фомичева и привезенного с Кавказа раненого Павловского. На встрече присутствовали Новицкий и начальник санитарной части ОГПУ М.Г. Кушнер, игравший роль приятеля начальника военного отдела ЦК союза еще по царской армии. По заданию КРО ОГПУ Павловский артистически сыграл роль раненого. Забинтованный, в наглухо занавешенными коврами окнами комнате, укрытый в постели, бледный полковник стонал, говорил болезненным голосом. Он коротко рассказал о своем ранении. Доктор сообщил о состоянии здоровья больного, указав на воспалительный процесс из за загрязнения. Ранение выше колена, без повреждения кости, не очень серьезное, но запущенное. Лечиться надо будет месяца 2-3. Кушнер сыпал медицинскими терминами и произвел на Фомичева очень солидное впечатление.

Во время свидания члены ЦК долго обсуждали вопрос о необходимости приезда в СССР председателя ЦК НСЗРиС Савинкова. Большинство членов предлагало направить за Савинковым Андрея Павловича, но тот отказывался, мотивируя тем, что ему надоело ездить без цели в Варшаву и Париж. Некоторые из членов ЦК уверяли его, что независимо от результа­тов эта поездка будет последней, так как жизнь не ждет, если Савинков не приедет, то надо налаживать дело самим и рассчитывать надо только на свои силы, период ожидания надо заканчивать.

Тут взял слово раненый Павловский и тихим голосом, не терпящим возражения, предложит направить в Париж за Борисом Викторовичем храброго и много повидавшего Фомичева. Все удивленно переглянулись и начали поддерживать эту кандидатуру. А с ним решили направить Андрея Павловича.

После ряда совещаний перед отъездом за кордон и обильного прощального ужина, данного Центральным комитетом своему особоуполномоченному. 12 июля 1924 года Андрей Павлович и Фомичев были переправлены через советско-польскую границу.

Основной целью их поездки была переброска в Советский Союз Бориса Савинкова и тех лиц, которые пожелали бы отправиться с ним в Москву. Для большей убедительности Андрей Павлович был снабжен письмом от Павловского, в котором тот сообщал Савинкову, что не может прибыть в Париж из-за ранения и настоятельно рекомендует ему приехать в Москву для руководства Центральным комите­том НСЗРиС. Кроме того, Андрей Павлович имел письмо от ЦК, в котором Савинков приглашался приехать в СССР, для руководства антибольшевистским подпольем.

Андрей Павлович и Фомичев благополучно отчитались перед капитаном Майером. 20 июля они прибыли в Варшаву к редактору газеты "За свободу" Шевченко. Затем выехали в Париж.

Савинкова с Любовью Ефимовной они нашли в известном им парижском ресторанчике. Посланцам Москвы оба очень обрадовались. Первым вопросом Бориса Викторовича был: "Где Серж?" Андрей Павлович подробно доложил о работе московского ЦК союза, рассказал о ранении Павловского, который пролежит месяца два в постели, и передал ему письмо полковника и доклад ЦК союза. Затем взахлеб повел свой рассказ Фомичев. Борис Викторович слушал внимательно, не перебивал особоуполномоченного ЦК. Вечером в кафе они встретились с Савинковым и Сиднеем Рэйли. И опять доклады, рассказы, вопросы, ответы. И в кафе в присутствии Рейли Савинков впервые сказал, что он едет в Россию с Андреем Павловичем. Поедут ли с ним Любовь Ефимовна и Александр Аркадьевич, он пока не знает. Вопрос должен решиться на следующий день.

И действительно на следующий день Савинков сообщил Андрею Павловичу, что они поедут в Россию втроем: он, Любовь Ефимовна и ее муж. Но перед отъездом он должен погасить все долги, а также встретиться со своей сестрой, Верой Викторовной Мягковой, проживающей в Праге. Савинков решил вызвать ее в Париж и утрясти с ней все семейные вопросы, в том числе подготовить завещание.

9 августа 1924 года, был устроен прощальный ужин на котором присутствовал и Сидней Рейли.

10 августа курьерским поездом из Парижа в Варшаву выехали: в одном купе - Савинков с Любовью Ефимовной, в другом - Деренталь и Андрей Павлович. 12 августа они прибыли в Варшаву. Андрей Павлович и Деренталь отправились к Философову, а Савинков с Любовью Ефимовной остановились в гостинице.

Вечером в одном из ресторанов еще раз устроили прощальный ужин, на котором присутствовали Савинков, Философов, супруги Деренталь, писатель Арцыбашев, Португалов, Шевченко и Андрей Павлович. Поздним вечером выехали в Вильно, где их встретил Фомичев. Андрей Павлович убыл на сутки раньше других, чтобы подготовить переход. Условились, что до границы Савинкова и супругов Деренталь поведет Фомичев.

В это время из Москвы в Минск прибыла законспирированная оперативная группа из сотрудников ОГПУ и секретных агентов под руководством Новицкого (Пузицкого), который с Крикманом под видом пограничников отправились к месту перехода якобы для установки телефонной связи на границе. Место переправы было выбрано в районе Радошковичей, в 11 километ­рах от местечка Заславль. Вблизи переправы населенных пунктов не было, кроме заброшенной хаты путевого сторожа бывшей Виленской железной дороги.

В самом Минске были заняты поиском изолированной квартиры, в которой можно было бы провести бесшумное задержание Савинкова и его людей. Остановились на квартире Полномочного представителя ОГПУ Белорусского военного округа Медведя Ф.Д.. В ней разместилась остальная часть опер­ативной группы в ожидании "гостей" с границы. Был разработан детальный план, распределены роли, установлены условные знаки и сигналы к началу операции.

13 августа Новицкий был вызван в Заславль, где находился недавно прибывший из Москвы заместитель начальника КРО ОГПУ Пиляр. Утром 14 августа Андрея Павловича встретили Пиляр, Новицкий и Крикман. Федоров сообщил, что все идет по плану, и вернулся на польскую сторону.

Пиляр верхом на лошади уехал в Минск для подготовки встречи гостей, а Новицкий и Крикман остались ожидать Савинкова. Через 24 часа Борис Викторович должен появиться на советской территории.

В 21 час Новицкий и Крикман вышли в район Радошковйчей и медленно направились на советско-польскую границу. Стоял сильный туман. Появился Фомичев и дал сигнал, что сейчас они появятся. Показался Андрей Павлович, а затем Савинков и остальные. Познакомились, переоделись в пограничную форму и расселись по подводам. Километра за три до Минска была сделана остановка, вновь переоделись в гражданскую форму и разделились в целях конспирации на три группы, и каждая из них двигалась пешком самостоятельно.

В первые две группы вошли: Савинков, супруги Деренталь, Новицкий и Андрей Павлович. Они должны были встретиться на Захарьевской улице, в доме 33 в квартире ПП ОГПУ БВО Медведя. Третья группа должна была проследовать прямо в одну из гостиниц Минска, где их ожидал Шешеня.

Вскоре Савинков, супруги Деренталь, Андрей Павлович и Новицкий были в квартире Медведя. На столе уже стоял завтрак. Андрей Павлович пригласил всех к cтолу, поднял рюмку и провозгласил тост: «За здоровье присутствовавших». Выпив, он сообщил им, что уезжает по делам в город. В комнате остались Борис Викторович и Любовь Ефимовна, Новицкий и на диване лежал заболевший Александр Аркадьевич. Тут прислуживавший им "вестовой" принес яичницу, и вдруг дверь с силой распахнулась, и в комнату вбежало несколько человек. Раздались голоса: Ни с места. Вы арестованы.

Новицкий сидел с невозмутимым лицом, а Борис Викторович улыбнулся и произнес: Чисто сделано... Разрешите продолжать завтрак...

Красноармейцы с винтовками выстроились вдоль стены. Пиляр, одетый в черную рубашку, повторил: Да, чисто сделано. Неудивительно. Работали над этим полтора года.

Савинков тяжело вздохнул и сказал: Жалко, что я не успел побриться...

Ничего... Вы побреетесь в Москве, Борис Викторович, - ответил ему Пиляр.

В тот же день Савинкова и супругов Деренталь опергруппа увезла в специальном вагоне в Москву, а 18 августа они оказались во внутренней тюрьме ОГПУ.

Игра ОГПУ с Савинковым, продолжавшаяся на протяжении двух лет, закончилась поражением Савинкова, победой чекистов.

В одном из кабинетов в доме на Лубянской площади произошла встреча Дзержинского, Менжинского и Савинкова.

— Я не преступник, я — военнопленный, — говорил Савинков Дзержинскому и Менжинскому. — Я вел войну, и я побежден. Я имею мужество это сказать, я имею мужество сказать, что моя упорная, длительная, не на живот, а на смерть, всеми доступными мне средствами борьба с вами, с большевиками, не дала результатов. Раз это так, значит русский народ был не с нами, а с РКП. Моя борьба с коммунистами научила меня многому. Если за коммунистами идут русские рабочие и крестьяне, то я, русский революционер, должен подчиниться их воле. Судите меня как хотите.

21 августа на столе Дзержинского лежало показание Бориса Савинкова, написанное его характерным тонким прямым почерком, в котором он впервые письменно заявил о признании Советской власти.

27 августа в Колонном зале Дома союзов открылся судебный процесс по делу Савинкова. Его показания в суде, заключительное слово подсудимого разочаровали его иностранных покровителей, внесли растерянность в белую эмиграцию. Одна часть западной прессы пыталась замолчать процесс, другая, стремясь ослабить внимание от разоблачений Савинкова, объявила процесс инсценировкой над подставным лицом. Но факты, как говорят, упрямая вещь. На процессе, хотя и с оговорками, Савинков окончательно разоружился и признал свою деятельность против Советской власти преступной. После процесса Савинков в тюрьме написал статью «Почему я признал Советскую власть», которая была опубликована в советской и иностранной прессе.

Статья эта, явившаяся любопытным человеческим документом, пролила дополнительный свет на роль правительств и разведок западных стран в борьбе против Советской власти.

«Кто борется, — писал Савинков, — тот в зависимости от иностранцев: от англичан, французов, японцев, поляков. Бороться без базы нельзя. Бороться без оружия нельзя. Пусть нет писаных обязательств, все равно. Кто борется, тот в железных тисках, — в тисках финансовых, военных, даже шпионских».

Процесс над Савинковым и появившаяся вслед за тем статья Савинкова внесли в ряды эмиграции, с одной стороны, растерянность, а с другой — вызвали небывалую озлобленность наиболее экстремистских элементов, озлобленность, с которой органам ОГПУ пришлось вскоре столкнуться.

29 августа 1924 года, после обсуждения вопроса на Президиуме ЦИКа, военная коллегия Верховного Суда СССР на открытом заседании вынесла Савинкову Б.В. смертный приговор, замененный в тот же день лишением свободы на десять лет после заявления Савинкова о “готовности служить трудовому народу под руководством установленной Октябрьской революцией власти”.

На заседании Президиума ЦИКа выступил Сталин: “Я за десятилетний срок. Нельзя уменьшать этот срок, опасно, не поймут перехода от смертной казни к 3 годам в отношении такого человека, как Савинков. Если не согласны, я предлагаю созвать Политбюро для решения вопроса”. Политбюро собирать оказалось ненужным, все согласились со Сталиным.

Содержался Савинков во внутренней тюрьме ОГПУ. Чтобы облегчить душевное состояние и закрепить его на позициях признания и сотрудничества с Советской властью, ему были созданы максимальные удобства нахождения под стражей. Он часто в сопровождении чекистов выезжал в город на прогулки, посещал рестораны и театры, приглашался на квартиры сотрудников КРО ОГПУ Пузицкого и Сосновского, встречался с литераторами и знакомыми, занимался литературной деятельностью. Савинков несколько раз обращался через печать к лидерам белой эмиграции с призывом прекратить бессмысленную борьбу. Его объемное письмо "Почему я признал Советскую власть" пе­чаталось в эмигрантской прессе, в газетах и журналах многих стран Европы. По распоряжению Ф.Э. Дзержинского, ему разрешили находиться в одной камере с его фактической женой Л.Е. Деренталь. Проживая в одной камере с Любашей, как он ее называл, они обеспечивались необходимой литературой, продуктами, вином.

Несмотря на льготный режим содержания, Савинков очень тяготился положением человека, лишенного свободы, и просил освободить его досрочно из тюрьмы. Жизнь в тюремных усло­виях, как он неоднократно заявлял сотруднику КРО ОГПУ В.И. Сперанскому, была для него совершенно неприемлема и психологически и физически.

Заключение в тюрьме, бездеятельность тяготили Савинкова. Он рвался на волю. Во время одного из свиданий с Любовью Дикгоф-Деренталь. Савинков говорил ей:

- После замены расстрела десятью годами у меня была длительная беседа с Дзержинским. Дзержинский мне сказал: «Савинков, вас надо было расстрелять или дать возможность работать с нами».

На вопрос Дикгоф-Деренталь о впечатлении, которое произвел на Савинкова Дзержинский, он протянул ей свои заметки, сделанные в тюрьме. В этих заметках были такие слова: «...Жизнь Дзержинского и Менжинского достаточно известна. Они старые революционеры, и при царе были в каторге, в тюрьме, в ссылке. Я их видел вчера. Менжинского я знаю по Петрограду. Мы вместе учились в университете. Он умный человек, что же касается Дзержинского, он произвел на меня впечатление большой силы».

Когда Дикгоф-Деренталь, прочитав эти строки, обратилась с каким-то новым вопросом к Савинкову, он, не ответив ей, проговорил:

- Дзержинский мне сказал, что дело Дикгоф-Деренталя и Эммы Ефимовны (Эмма Ефимовна Сторе — подпольная кличка Любови Ефимовны Дикгоф-Деренталь) будет прекращено, их можно будет выпустить на свободу теперь же.

- А я уже на свободе, - ответила Любовь Ефимовна. - Менжинский только опасается, что меня могут убить агенты польской контрразведки, чтобы приписать это убийство советским органам...

5 мая 1925 года Савинков написал на имя Артузова письмо, которое передал ему через Сперанского. В нем он ставил вопрос о своем освобождении, а также просил сообщить о его действительном положении: "Не откажите мне, прошу Вас, Артур Христианович, и сообщите, действительно ли предполагается предать мое прошлое забвению или я осужден и просто-напросто отбываю, наказание?".

В этот же день Пузицкий беседовал с Савинковым, которому было сообщено, что освобождение его пока несвоевременно, а также высказал мысль, что не исключается его перевод из Москвы в Челябинск или другую какую-нибудь тюрьму. Савинков побледнел, тяжело вздохнул и, опустив голову, тихо промолвил Вот теперь-то, мне все ясно, Сергей Васильевич.

Седьмого мая 1925 года Савинков написал письмо Дзержинскому: «Когда меня арестовали, я был уверен, что могут быть только два исхода. Первый, почти несомненный, — меня поставят к стене; второй — мне поверят и, поверив, дадут работу. Третий исход, т. е. тюремное заключение, казался мне исключением. Так и был поставлен вопрос в моих беседах с гр. гр. Менжинским, Артузовым, Пилляром: либо расстреливайте, либо дайте возможность работать. Я был против вас, теперь я с вами... сидеть в тюрьме или сделаться обывателем я не могу... Я помню наш разговор в августе месяце. Вы были правы: недостаточно разочароваться в белых или зеленых, надо еще понять и оценить красных. С тех пор прошло немало времени. Я многое передумал в тюрьме и — мне не стыдно сказать — многому научился».

Затем он попросил вывезти его в этот день за город на прогулку, так как ему страшно надоели тюремные стены. Просьбу эту Сперанский передал Пузицкому. Теплым вечером 7 мая, ровно в 20 часов, Сперанский по служебной записке заместителя начальника КРО Пузицкого получил из внутренней тюрьмы Савинкова и доставил его в кабинет № 192 где уже находились Пузицкий и уполномоченный 6 отделения КРО Сыроежкин. В 20 часов 20 минут они выехали на машине за город, в Царицыно.

Савинков сидел на заднем сиденье, по одну сторону от него находился Пузицкий, по другую – Сперанский. Борис Викторович нервничал, закуривая, тут же бросал папиросу. Пузицкий спросил, что он так сегодня нервничает. Савинков на это ничего не ответил, а лишь глубоко затянулся и махнул рукой.

В Царицыно они погуляли по чудесному, весеннему парку. Савинков взял под руку Сперанского и они так прогуливались. Валентина Ивановича это очень удивило, но он не стал ничего спрашивать, а объяснение нервозности нашел в тот вечер в товарищеском к Савинкову отношении. Ведь Борис Вик­торович не раз заявлял: Я отношусь к Артузову с уважением, к Пузицкому - с уважением и симпатией, а к вам, Валентин Иванович, по товарищески.

В 22 часа 30 минут они поехали обратно в Москву. В 23 часа приехали на Лубянку и вошли в кабинет № 192, где стали ждать прибытия конвоя из внутренней тюрьмы. У Сперанского в этот вечер сильно болела голова, и он прилег на диван, Нужно отметить, что его донимали гипертония и ряд других болезней, которые потом безвременно оборвали его жизнь. Пузицкий, взяв графин, вышел из кабинета за водой, Сыроежкин сел в кресло, а Савинков, рассказывая им о своей первой вологодской ссылке, ходил по кабинету, неоднократно подходил к раскрытому окну и глубоко дышал воздухом. Вечер в тот день был необыкновенно теплым.

В 23 часа 20 минут Савинков прыжком вскочил на подоконник и головой вниз выбросился в открытое окно. Сыроежкин пытался его перехватить, но не успел. Появившийся в дверях, Пузицкий громко крикнул: Он выбросился из окна... Скорей, тревогу...

Прибывший вскоре начальник санитарией части ОГПУ Кушнер М.Г. в присутствии помощника прокурора РСФСР Катаньяна констатировал, что "смерть… последовала мгновенно от тяжелой травмы головы с нарушением целости важнейших центров головного мозга, вследствие падения с 5 этажа  на асфальтовую площадь".

Расследованием акта самоубийства по поручению Ф.Э. Дзержинского занялся особоуполномоченный Коллегии ОГПУ В.Д. Фельдман, В заключении он указал; "Савинков за последнее время тяготился своим положением человека, лишенного свободы, и неоднократно высказывал мысль: либо освобождение, либо смерть". И далее Фельдман писал, что ''какой-либо халатности со стороны лиц, имеющих в данный момент обязанность его охранять, то есть Пузицкого и Сыроежкина  или признаков этой халатности не усматривается и дознание подлежит прекращению".

12 мая Ф.Э. Дзержинский поручил Артузову составить текст, для опубликования в печати о самоубийстве Бориса Савинкова. Такой текст Артузов и Пузицкий составили быстро. Председатель ОГПУ подредактировал его и направил на согласование Сталину. Тот согласился с текстом, и 13 мая газета "Правда" опубликовала сообщение о самоубийстве Бориса Савинкова.

Новые методы агентурно-оперативной работы, примененные сотрудниками Контрразведывательного отде­ла ГПУ, показали свою жизненность и эффективность в борьбе с одним из основных противников большевиков.. Превосходство чекистов над своим хитрым и опытным противником, их победы, даже в отдельно взятых эпизодах, достигались прежде всего за счет титанической ра­боты небольшого чекистского коллектива, тщательного анализа создававшихся ситуаций и изучения многочисленных документаль­ных материалов по савинковскому движению, той скрупулезной теоретической проработкой и репетицией каждого подготовленного к рассмотрению вопроса, а затем и четкому исполнению всего отрепетированного.

Самым сложным и трудным в этой разработке стал, по-видимому, выбор правильного ее курса, который упорно и невозмутимо нужно было осуществлять, несмотря ни на какие преграды.

А трудностей и преград в работе над "Синдикатом-2" хватало. В августе 1924 года В.Р. Менжинский об этом говорил Пузицкому и Сосновскому: "Вы достигли того, что сейчас происходит процесс, несмотря на то, что мы сделали все, чтобы Вам помешать".

В результате операции были выведены из-за кордона и арестованы несколько польских шпионов, ряд резидентов НСЗРиС и главарей савинковских банд. Легендированная ЛД согласно программе, разработанной интеллектуалами из КРО, выступала как против индивидуального политического, так и экономического террора. Этим чекисты парализовали террористическую деятельность Савинкова, заставили его согласовывать свои действия с ЛД, а значит находится под неустанным контролем КРО.

Руководство Советского Союза высоко оценило заслуги чекистов. 5 сентября 1924 года Президиум ЦИК СССР за успешное завершение операции по поимке Бориса Савинкова и его сподвижников В.Р. Менжинский, Г.С. Сыроежкин, А.П. Федоров, Н.И. Демиденко, С.В. Пузицкий и Р.А. Пиляр были награждены орденами Красного Знамени, а А.Х. Артузову, И.И. Сосновскому, С,Г. Гендину и И.П. Крикману объявлена благодарность рабоче-крестьянского правительства.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

В конце 1921 — начале 1922 года органы ОГПУ напали на след нелегальной «Монархической организации Центральной России» (МОЦР). Чекисты задержали нескольких участников этой группы. На основе их показаний вскрыли всю организацию, ее связи с заграничной контрреволюцией и тихо, без шума обезвредили ее. Факт ликвидации этой организации не получил никакой огласки, и руководители ОГПУ решили использовать ее как прикрытие для проникновения в зарубежные контрреволюционные центры. Так родилась операция, получившая условное название «Трест». Вдохновителем операции «Трест» был Дзержинский, ее творцом, душой и мозгом Менжинский и его ближайшие помощники, ответственные сотрудники ОГПУ. Артур Христианович Артузов, Владимир Андреевич Стырне, Роман Александрович Пилляр, Александр Александрович Якушев, Сергей Васильевич Пузицкий, и многие другие.

Операция длилась с 1922 по 1927 год. И по длительности и по эффективности она не имела аналогов во всей истории мировой разведки.

ОГПУ заставило поверить в «Трест» претендента на русский престол великого князя Николая Николаевича, объявившего себя в эмиграции «местоблюстителем престола». Отъявленных монархистов генерала Кутепова и бывшего члена Государственной думы, принимавшего отречение Николая II, В.В. Шульгина; бывшего обер-прокурора синода, а еще раньше ярославского губернатора и министра внутренних дел Роговича; эсера Бунакова (Фундаминского). С последними, Менжинский вел борьбу еще в Ярославле накануне и во время первой русской революции.

Благодаря «Тресту» ОГПУ было в курсе всех контрреволюционных замыслов белогвардейско-монархической, а также кадетско-эсеровской заграничной и внутренней контрреволюции.

Захват Савинкова означал конец савинковщины, но не конец борьбы иностранных разведок против СССР. Процесс Савинкова, полный провал савинковской авантюры ничему не научили его друга и соучастника в преступлениях офицера английской «Интеллидженс сервис» Сиднея Джорджа Рейли. Пепита Бобадилья в своей книге о Рейли пишет: «Первые вести из России поразили нас страшным ударом. Савинков арестован и приговорен к смертной казни... Рейли в «Морнинг пост» поместил письмо в защиту Б. В. Савинкова».

После процесса над Савинковым Сидней Рейли покинул берега Альбиона и уехал в Северную Америку, где основал фирму «Сидней Беренс — индийский хлопок» и занялся коммерческими предприятиями. Фирма и коммерческая деятельность была лишь прикрытием для Рейли, стремившегося получить материальную и политическую поддержку американских миллионеров в борьбе против Советской России. Это подтверждается и тем фактом, что Рейли не прерывал связи с русскими белоэмигрантскими кругами. И записью в его дневнике: «Корсиканский лейтенант артиллерии вырос из пламени французской революции. Почему бы агенту английской разведки... не стать хозяином Москвы».

Эту свою мечту Рейли попытался осуществить при первой же возможности. В начале 1925 года на имя Рейли в США пришло кодированное письмо от коллеги по «Интеллидженс сервис». В письме сообщалось, что из «Калифорнии [России] в Париж приезжают супруги К[расноштановы]... Они имеют поручение вступить с вами в контакт и передать стихи Омара Хайяма, одну строку из этих стихов я вам сообщаю». Получив это письмо, Рейли немедленно собрался в Париж. Заручившись поддержкой американских деловых людей, «мы, — пишет Пепита Бобадилья, — готовились к отъезду из Америки. Мой муж получил место директора крупной фирмы в Европе».

В борьбу с Советской Россией вместе с Рейли включилась американская разведка, располагающая теми средствами, которых Савинков и Рейли не нашли в Европе. 4 июля Рейли получил телеграмму из Европы: «Все готово для общей встречи. Просим сообщить, когда приедете». На эту телеграмму Рейли ответил: «Выезжаем 26 августа, будем в Париже 3 сентября».

В Париже Рейли встретился с генералом Кутеповым, который только что возвратился из Хельсинки, где имел встречу с супругами Красноштановыми. Под фамилией Красноштановых скрывались террористы Мария Захарченко-Шульц и ее муж, бывший белый офицер Георгий Радкевич, тесно связанные с генералом Кутеповым и вовлеченные в операцию «Трест». О последнем, они конечно, не подозревали. Выполняя задания «Треста», они думали, что выполняют поручения монархической организации. Красноштановы привезли письмо от «Треста». В нем корреспондент, выступающий от имени якобы действующей контрреволюционной организации в России, шифром, известным Рейли, сообщал о новом плане, о «новом деле». «В переговорах с представителями Вы сами увидите, — писал корреспондент, — насколько серьезно и реально это дело». «В деле заинтересованы некоторые члены конкурирующей группы. Вы понимаете поэтому, насколько важно соблюдать секрет.

Пишу Вам об этом, так как думаю, что этот план с успехом может заменить тот, над которым Вы в свое время работали, и который так катастрофически рухнул. Ваш Е.».

План, который «так катастрофически рухнул», — это история поездки Савинкова в Россию.

В ответном письме Рейли написал: «Члены меньшинства (Рейли имел в виду троцкистов) сами отлично знают положение на внутреннем рынке, им отлично известно, что надо делать, что от них требуется и какими способами надо реорганизовать предприятие: им, вероятно, не хватает, во-первых, денег, а во-вторых, связи с руководящими промышленниками на международном рынке. Без этой связи, не говоря уже о финансовой стороне вопроса, вряд ли возможно произвести реорганизацию на серьезных началах...»

Что касается денег, писал далее Рейли, то наиболее подходящий рынок для этого находится в Северной Америке. Но получить эти деньги можно только при условии, что план принял окончательную форму и имеет все шансы на успех.

Вслед за этим письмом на указанный ему в письме адрес эмигранта Бунакова «А(В-Экономис О) У Эспландгатен 34 Гельсингфорс» Рейли со своим агентом послал письмо, в котором изложил свою точку зрения на положение в России и свой план действий.

Рейли писал:

«Власть медленно, но неминуемо отмирает. Героический период закончен весной 1921 года, наступивший затем период консолидации власти и стремление к строительству (нэп) не могли дать желательных результатов ввиду страшного напора голода и экономического развала.

Красная Армия для меня до сих пор неразрешимая загадка. Существенный вопрос, что идет скорее — инфильтрация в армию здорового крестьянского элемента или коммунизация рекрутов? Вероятно, в первых стадиях переворота больше всего надо считаться со специальными частями ГПУ и ЧОН. О них я мало знаю достоверного, но допускаю, что и они, хотя бы ввиду своей численности, не могут в удачный момент избежать действий общего закона солдатского бунта...»

Далее Рейли предлагал способы действий заговорщиков: пропаганда, диверсии, террор.

«Про себя скажу, — заканчивал письмо Рейли, — следующее, — это дело для меня есть самое важное дело в жизни: я готов служить ему всем, чем только могу».

Это письмо по каналам связи «Треста» попало в Москву, в ОГПУ. С ним ознакомился Менжинский. Докладывая письмо Дзержинскому, Вячеслав Рудольфович сказал:

— И этот злодей, пока жив, не оставит в покое советский народ.

Дзержинский, выслушав доклад и ознакомившись с письмом, приказал: поймать Сиднея Рейли.

Поимка Рейли была осуществлена через посредство того же «Треста», контролировавшегося ОГПУ. По замыслу руководителей ОГПУ чекисты Артузов, Пилляр и другие разработали оперативный план.

После встречи с генералом Кутеповым, возвратившимся из Хельсинки в Париж, который информировал Рейли о возможностях «Треста», кандидат в Наполеоны выехал в Финляндию, чтобы убедиться в возможности практического осуществления своего плана.

Шульц и Радкевич информировали «Трест» об ожидающемся приезде Рейли в Финляндию. В Хельсинки немедленно выехал А. А. Якушев. Здесь на квартире Бунакова на Эспландгатен, 34 произошла встреча Рейли с Шульц и Радкевичем. После этой встречи в письме к жене Рейли писал: «...действительно Россия находится накануне важных и решительных событий. Во всяком случае, я не уеду отсюда, пока всего не выясню».

25 сентября 1925 года на той же квартире Бунакова произошла первая встреча Якушева с Рейли.

Рейли был насторожен, но в принадлежности Якушева к законспирированной контрреволюционной организации не усомнился.

Якушев в своем отчете так описал эту встречу:

«Рейли одет в серое пальто, безукоризненно серый в клеточку костюм. Впечатление неприятное. Что-то жесткое, колючее во взгляде выпуклых черных глаз, резко выпяченная нижняя губа. Очень элегантен. В тоне разговора — высокомерие, надменность. Сел в кресло, поправил складку брюк, выставил носки и желтые новенькие туфли. Начал с того, что не может сейчас ехать в Россию. Поедет через 2—3 месяца, чтобы познакомиться с «Трестом».

Якушеву стоило большого труда убедить Рейли поехать в Россию тотчас же. Он заявил, что берется организовать поездку в Москву таким образом, чтобы в субботу утром быть в Ленинграде, вечером оттуда выехать в Москву. В воскресенье ознакомиться с Политическим советом организации, вечером выехать из Москвы и тем же путем вернуться в Финляндию.

Рейли согласился с этим планом и в тот же день выехал в Выборг. Из Выборга телеграфировал жене:

«Должен провести здесь конец недели. Выеду с пароходом в среду. Буду в Гамбурге в пятницу. Телеграфируйте мне в Выборг, отель Андреа».

Выехавшие из Москвы Пилляр и другие чекисты готовили встречу Рейли на границе и в Ленинграде.

Рейли был уверен в успехе своей поездки в Россию и перед отъездом на границу писал жене из Выборга 25 сентября: «Я не решился бы на такое путешествие, если бы не был уверен, что не подвергаюсь почти никакому риску. Пишу это письмо на случай, если со мной что-нибудь случится... Если паче чаяния меня арестуют в России по какому-нибудь пустяковому обвинению, то мои новые друзья достаточно могущественны, чтобы быстро вызволить меня из тюрьмы. Опознать меня в новой личине большевики не могут».

В Россию Рейли ехал по паспорту купца Штенберга. Новыми друзьями, о которых писал Рейли жене, он считал троцкистов.

В 10 часов вечера 25 сентября Рейли, переодевшись в более скромный костюм, в сопровождении Радкевича и капитана финской полиции Рузенштрема прибыл на станцию Куоккала. В полночь отправились к границе. На советском берегу реки Сестры Рейли и Якушева встретил «агент «Треста» Тойво Вяхи — начальник советской пограничной заставы, впоследствии известный как И. М. Петров. Пройдя пограничную зону, Вяхи усадил Рейли на ожидавшую телегу, довез до станции Парголово и здесь посадил в поезд. До Ленинграда Рейли ехал уже в сопровождении чекистов, не догадываясь, конечно, об этом. Утром 26 сентября Рейли доставили в Ленинград.

Здесь ему устроили встречу с «оппозиционно настроенным рабочим, депутатом Московского Совета», роль которого блестяще сыграл чекист Стырне, и настоящим монархистом, эмиссаром Врангеля Мукаловым. На вокзале в Москве Рейпи встретили «деятели «Треста» — все сотрудники ОГПУ и отвезли на «совещание» в Малаховку.

На совещании разговор шел о том, что могут дать англичане «организации» и что она может дать англичанам. Рейли говорил, что денег ни от какого европейского правительства получить нельзя, «у каждого горит свой дом и главное — тушить пожар в собственном доме». «Деньги, — говорил Рейли, — можно найти в России», — и изложил свой план:

— В России есть громадные художественные ценности, картины знаменитых мастеров. За границей такие ценности имеют неограниченный сбыт. Выкрасть ценности из кладовых музеев, организовать их отправку за границу. Вот вам и деньги. Я сам, без перекупщиков могу организовать сбыт. Таким образом можно получить очень крупные суммы.

И туг же Рейли набросал записку, что следует воровать. В его списке офорты и гравюры знаменитых мастеров, монеты античные и золотые, шедевры мастеров голландской, испанской, итальянской школ.

Рейли назвал и другой способ добычи денег — продажу шпионских сведений «Интеллидженс сервис».

После «совещания» Рейли усаживают в автомобиль и везут в Москву... на Лубянку. Он арестован. На следующий день 30 сентября, чтобы сохранить «Трест», была инсценирована перестрелка на границе у деревни Ала-Кюль. Через несколько дней английская газета «Тайме» сообщила, что капитан королевских военно-воздушных сил Сидней Джордж Рейли убит в перестрелке с советскими пограничниками у деревни Ала-Кюль.

На допросе в ОГПУ Рейли подвел итог своей преступной деятельности: капитан британской армии, точнее «Интеллидженс сервис», по делу Локкарта в 1918 году заочно приговорен к смертной казни, в одежде священника бежал в Ригу. С фальшивым паспортом добрался до Бергена, оттуда направился в Англию. Вскоре был прикомандирован к британской миссии при ставке генерала Деникина. Был в Крыму, в Одессе. Через Константинополь вернулся в Англию. В 1919—1920 годах поддерживал тесные отношения с представителями русской эмиграции. Все это время состоял на секретной службе; главная задача — освещение русского вопроса руководящим сферам Англии. В 1920 году был направлен в Польшу, близко сошелся с Савинковым, участвовал в экспедиции в Россию. В 1923—1924 годах поддерживал Савинкова, продолжал консультировать влиятельные сферы Англии и Америки по русскому вопросу. Много писал в газетах. 10 сентября 1924 года в английской газете «Морнинг пост» писал, что «проводил с Савинковым целые дни вплоть до его отъезда на советскую границу. Я пользовался его полным доверием, и его планы были выработаны вместе со мной».

1925 год провел в Нью-Йорке.

«В конце 1925 года я нелегально перешел финскую границу и прибыл в Ленинград, а затем в Москву, где был арестован... Я прибыл в Советскую Россию по собственной инициативе, узнав... о существовании, по-видимому, действительно серьезной антисоветской группы...»

Пытаясь спасти жизнь, 30 октября 1925 года Рейли написал заявление на имя Дзержинского, в котором изъявлял желание «дать вполне откровенные признания и сведения... относительно организации и состава великобританских разведок... американской разведки, а также лиц в русской эмиграции», с которыми ему, Рейли, «пришлось иметь дело».

Это предложение Рейли было отклонено. 5 ноября 1925 года был приведен в исполнение приговор революционного трибунала от 3 декабря 1918 года.

После захвата Рейли, хотя эта операция и осталась в секрете, авторитет «Треста» несколько пошатнулся. Между тем нужда в организации еще сохранялась. И тогда «Трест» вовлек в сферу своей деятельности Василия Витальевича Шульгина — одного из видных деятелей последнего десятилетия старой России. Шульгин, некогда помещик Волынской губернии, депутат Государственной думы и крупный издатель, был фигура некоторым образом историческая — он присутствовал при отречении от престола последнего российского императора Николая Второго.

Убежденный монархист, Шульгин в то же время выгодно отличался от других деятелей белой эмиграции трезвостью взглядов, здравомыслием, известным стремлением вникнуть без злобного остервенения в то, что происходит в новой России. Кроме того, Шульгин был способным литератором.

«Трест» устроил Шульгину «нелегальную» поездку в Советскую Россию. Мистификацией были лишь обстоятельства его поездки (включая «сложный» и «опасный» переход границы) — все остальное никем и ни в чем не инсценировалось. Шульгин получил полную возможность досконально и объективно ознакомиться с реальной советской действительностью.

Отрастивший для маскировки раввинскую (по его собственному выражению) бороду, с паспортом на имя Иосифа Карловича Шварца, Шульгин встречался в СССР и с «‘подпольем» (разумеется, под наблюдением «Треста») и с настоящими советскими людьми. Об этих встречах, произведших на него огромное впечатление, Шульгин написал книгу — «Три столицы», в которой достаточно объективно рассказал обо всем увиденном. «Три столицы» Шульгина (ее рукопись, конечно, без ведома автора просмотрели заранее и Дзержинский и Менжинский) сыграла большую роль; во-первых, как объективное свидетельство очевидца о жизни в СССР; во-вторых, она повысила пошатнувшийся авторитет «Треста», продлила жизнь чекистского детища на несколько очень важных месяцев, за которые ОГПУ сумело обезвредить еще немало белогвардейских шпионов.

В операциях по поимке Бориса Савинкова и Сиднея Рейли во всем блеске проявилось чекистское мастерство всех участников операций.