Часть вторая

 

 Жизнь и деятельность В.Р.Менжинского в первые послереволюционные годы

ГЛАВА ПЕРВАЯ

В один из теплых мартовских дней, закончив работу в банке, Менжинский вышел на улицу и направился к трамвайной остановке. Совершенно неожиданно рядом пронзительно заверещал мальчишка-газетчик:

— Важные события в России! Петроград восстал! В Петрограде революция!

В начале июля 1917 года администрация банка, в котором он работал, помогла ему - одному из своих служащих получить визу на проезд в Англию.

13 июля 1917 года (судя по дате на письме) Менжинский был в Бергене. «В Бергене остановиться трудно, т. к. город наполовину сгорел в прошлом году». Отсюда сразу же через Хапаранду и Торнео выехал в Россию. В Хапаранде - шведском пограничном городке, пришлось сойти с бергенского поезда, переправиться через реку в Торнео и здесь пересесть на петроградский поезд.

После Белоострова по старой конспиративной привычке, когда поезд на одной из станций сбавил ход, он спрыгнул с подножки вагона. Приехал в Петроград на дачном поезде.

Итак, после десятилетней разлуки он вновь был на Родине. Но была и горечь - мать Вячеслав Рудольфович, которая в последнее время страдала психическим заболеванием, он в живых уже не застал.

Радостной была встреча с отцом, с сестрами. С Верой Вячеслав не виделся девять лет, а с Людмилой - семь, с тех пор, как она по партийным делам в 1910 году приезжала в Париж. С отцом не виделся десять лет. Рудольф Игнатьевич за эти годы сильно сдал. После смерти Марии Александровны стал часто болеть (он умрет в 83 летнем возрасте).

Эмиграция внесла разлад в собственную семью Вячеслава Рудольфовича. Разлад с женой наладить не удалось, и семья распалась.

Менжинский жадно расспрашивал сестер о партийных делах, об Ильиче, о работе военной организации, он интересовался буквально всем. От сестер он узнал, что военная организация партии была воссоздана весной, что состоялась первая конференция представителей военных организаций, которая создала для руководства работой бюро. Руководство военной организацией возглавляют П.И. Подвойский, старый знакомый по Ярославлю, и В.И. Невский.

На следующий день Вячеслав Рудольфович был в ЦК. Его радостно встретил Яков Михайлович Свердлов. И тут завязалась деловая беседа. В тот же день Менжинский включился в партийную работу. Вместе с Дзержинским он занялся «созданием юридического лица партийной типографии».

13 (26) августа 1917 года состоялось заседание узкого состава ЦК РСДРП. На заседании было решено произвести передачу типографии и партийного издательства «Прибой» в другие руки ввиду возможности их конфискации. Через несколько дней было создано «Товарищество рабочей печати», во главе которого были поставлены Дзержинский и Менжинский.

Массовая пролетарская газета «Солдат», первый номер которой вышел 13 августа, продолжала традиции «Солдатской правды» и выпускалась на средства, собранные солдатами и рабочими. Издавать газету приходилось в трудных условиях, когда большевистская партия вновь была вынуждена уйти в подполье, а на большевиков обрушивались потоки лжи и клеветы со страниц буржуазной прессы. Несмотря на это, редакции удалось организовать широкое распространение газеты.

Менжинский, как член Бюро военных организаций и член редакции «Солдата», вел огромную агитационную и пропагандистскую работу, выступал на митингах и собраниях солдат, участвовал в заседаниях бюро, писал статьи для газеты.

Как известно, на заседании ЦК 10 октября Зиновьев и Каменев выступили против ленинской резолюции, которая признавала, что «вооруженное восстание неизбежно и вполне назрело». Троцкий хотя и не голосовал против резолюции о восстании, но настаивал на том, чтобы подождать II съезд Советов и до тех пор восстания не начинать.

После заседания ЦК вопрос о вооруженном восстании обсуждался в Бюро военной организации. Здесь мнения также разделились: В. Р. Менжинский и К. А. Мехоношин отстаивали ленинскую точку зрения о немедленном выступлении. Н. И. Подвойский, В. И. Невский и Е. Ф. Розмирович выступали за отсрочку восстания «в целях лучшей технической подготовки его». Н. В. Крыленко в этом вопросе занимал среднюю линию.

15 октября на закрытом заседании Петербургского комитета большевиков и Бюро военных организаций обсуждалось решение ЦК партии о восстании. С докладом о текущем моменте выступил член ЦК Бубнов. Было принято решение о вооруженном восстании.

Рабочие Петрограда, солдаты Петроградского гарнизона, моряки Балтийского флота под руководством большевистской партии готовились к последнему штурму капитализма.

В ночь на 23 октября Керенский совещался с министрами в Зимнем дворце. Министр-председатель настаивал на ликвидации ВРК и аресте его членов. Министры не поддержали: видимо, расценивали обстановку более реалистично, нежели их председатель. Решили ограничиться требованием к ВРК, отменить телефонограмму в части и гарнизоны, в которой предлагалось не исполнять предписания штаба военного округа без санкции ВРК.

Ленин, оставив конспиративную квартиру, направился в Смольный, чтобы взять в свои руки руководство вооруженным восстанием.

По приказанию Дзержинского отряд матросов и солдат занял главный телеграф. Ночью матросы и солдаты отбили попытки юнкеров овладеть телеграфом.

В ночь с 24 на 25 октября под охраной солдат и красногвардейцев печатался шестидесятый номер «Солдата». В газете публиковалось Воззвание («Предписание №1») Военно-революционного комитета.

После октябрьского переворота, 25 октября 1917 года Военно-революционный Комитет при Петроградском Совете Рабочих и Солдатских депутатов назначает комиссаром при Министерстве финансов Вячеслава Рудольфовича Менжинского и предписывает всем военным и гражданским властям оказывать ему всяческое содействие при исполнении возложенных на него обязанностей.

Получив назначение, Менжинский отправился в казармы Павловского резервного полка, где уже находился красногвардейский отряд Выборгского района. Здесь Менжинский получил пропуск на право передвижения по городу. Пропуск написан от руки, чернилами, на четвертушке бумаги. Секретарь полкового комитета товарищ Кикуль, видимо, очень спешил, в пропуске не указал даже фамилии Менжинского.

Утром 25 октября были заняты Главное казначейство, экспедиция заготовления государственных бумаг и сберегательные кассы. Большевики не хотели повторять ошибки парижских коммунаров, которые, находясь в плену мелкобуржуазных взглядов, благоговейно остановились перед дверьми французского банка. И в первые же часы вооруженного восстания банковские учреждения были захвачены восставшим народом. К трем часам дня восставшие заняли также почтамт, вокзалы, телефонную станцию, Мариинский дворец, где заседал Предпарламент. Последний был распущен. Патрули Павловского полка появились на Миллионной, Невском и набережной реки Мойки.

Около трех часов дня к роскошному подъезду Министерства финансов на Мойке, 43, подошел скромно, но элегантно одетый человек. Внушительный швейцар в расшитой золотом ливрее встретил посетителя.

 Менжинский представился.

- Я назначен комиссаром по Министерству финансов. Проведите меня в кабинет министра.

Старый отставной унтер-офицер не решился возразить: уж больно твердым голосом говорил с ним странный посетитель. Тем более что чеканное слово «комиссар» ему уже приходилось слышать.

Явились ответственные чиновники министерства; они, как и предполагал Вячеслав Рудольфович, были на месте. Менжинский представился коротко, сообщил о низвержении Временного правительства и заявил, что как комиссар Военно-революционного комитета уполномочен быть при министерстве и что без его разрешения министерство не может ничего предпринимать,

Через некоторое время в министерство явился командированный Бернацким из Зимнего дворца товарищ (заместитель) министра А. Г. Хрущев. Собрав чиновников, он заявил, что Временное правительство еще существует, и предложил им распоряжений Менжинского не выполнять. Менжинский не стал спорить понапрасну: пусть господин Хрущев хорохорится; часы Временного правительства сочтены.

В типографиях большевистских газет уже набиралось плакатным шрифтом ленинское воззвание «К гражданам России», извещавшее о низложении Временного правительства и переходе государственной власти к Военно-революционному комитету.

На следующий день Менжинский снова пришел в Министерство финансов. Узнав, что служащие министерства и банков бастуют, Менжинский распорядился усилить охрану Государственного банка. 26 октября, докладывал позднее комиссар Семеновского резервного полка Макаров, «полк получил приказание об усилении охраны Государственного банка, которое исполнено 26 октября в количестве 40 человек (и 2 пулемета)».

Во-вторых, есть прямое свидетельство Г. Ломова, (Оппокова), который описывает, как Ленин формировал правительство и разговаривал на эту тему с Менжинским.

«Как происходило формирование новой власти, нового правительства? — пишет Г. Ломов. — Наше положение было трудным до чрезвычайности. Среди нас было много прекраснейших высококвалифицированных работников, было много преданнейших революционеров, исколесивших Россию по всем направлениям, в кандалах прошедших от Петербурга, Варшавы, Москвы, весь крестный путь до Якутии и Верхоянска, но всем нам надо было еще учиться управлять государством... Мы знали, где (в какой тюрьме) — бьют, как бьют, где и как сажают в карцер, но мы не умели управлять государством и не были знакомы ни с банковской техникой, ни с работой министерства.

Я помню одну сцену, живо врезавшуюся мне в память. В далеком коридоре Смольного, на втором этаже, в полумраке, Ленин поймал очередную свою жертву, - кажется, это был Менжинский. Ленин прочно ухватил Менжинского за пуговицу и, несмотря на все его попытки выскользнуть, не упускал от себя. Ленин напирал на то, чтобы Менжинский был немедленно назначен народным комиссаром финансов».

И Ломов и Луначарский в своих воспоминаниях пишут, что желающих попасть в наркомы было немного, боялись, что не справятся с работой. По той же, вероятно, причине отказывался «попасть в наркомы» и Менжинский, хотя, по свидетельству Ломова, Ленин и «напирал» на него.

Назначенный II съездом Советов народным комиссаром финансов И. И. Скворцов-Степанов, член Московского военно-революционного комитета, так и не сумел приехать из Москвы в Петроград. Народный комиссариат финансов возглавил Менжинский.

Слом старого, буржуазного и утверждение нового, советского государственного аппарата проходил в ожесточенной классовой борьбе, которая принимала различные формы: от вооруженных мятежей и диверсий до саботажа и тайного вредительства. Саботаж чиновников Министерства финансов и банков начался уже 25 октября. На следующий день забастовали служащие экспедиции заготовления государственных бумаг, Главного казначейства, частных банков и сберегательных касс, а также служащие других министерств и ведомств.

Непосредственными организаторами забастовки служащих кредитно-финансовых учреждений были банкиры и правление Союза кредитно-финансовых учреждений. Забастовкой банковских служащих руководил управляющий Государственным банком И. П. Шипов, в прошлом близкий сотрудник царских министров внутренних дел Столыпина и Штюрмера, ставленник Дурново.

На следующий день, 27 октября, председатель Военно-революционного комитета Подвойский и Менжинский отправились на заседание правления Союза служащих кредитных учреждений, чтобы разъяснить необходимость открытия банков. Правление союза, заявив, что для него авторитетны лишь указания «Комитета спасения», не допустило комиссаров на свое заседание. В субботу, 28 октября, банки открылись лишь на один час, и большинство предприятий не получило денег для выплаты заработной платы рабочим.

Вечером 29 октября Менжинскому стало известно, что в помещении Учетно-ссудного банка Персии, расположенного по соседству с Госбанком, состоялось совещание руководителей саботажа в Министерстве финансов и банках.

Чтобы сломить саботаж чиновников, овладеть положением в Министерстве финансов, взять из банков деньги на нужды революции, нужно было иметь не только твердую руку комиссара в Министерстве финансов, но и облечь его правом власти. 30 октября правительство издало декрет о назначении Менжинского временным заместителем народного комиссара по Министерству финансов. В тот же день Ленин и Менжинский подписывают «Постановление об открытии банков». В нем, в частности, говорилось:

«Рабочее и Крестьянское правительство предписывает открыть завтра, 31 октября, банки в обычные часы, с 10 час. утра до 2 с половиной часов дня.

В случае, если банки не будут открыты и деньги по чекам не будут выдаваться, все директора и члены правления банков будут арестованы, во все банки будут назначены комиссары временного заместителя народного комиссара по Министерству финансов, под контролем которого и будет производиться уплата по чекам, имеющим печать подлежащего фабрично-заводского комитета...»

В тот же день, 30 октября, Совнарком наряду с приказом о выдаче денег на заработную плату рабочим направил в Государственный банк предписание открыть в Петроградской конторе Госбанка текущий счет на имя Совета Народных Комиссаров и производить с данного счета выдачи по требованию Председателя Совета Народных Комиссаров или временного заместителя народного комиссара по Министерству финансов. К предписанию прилагались образцы подписей В. Ульянова (Ленина) и В. Менжинского.

Однако руководители Государственного банка, ожидая прихода войск Керенского, отказались выдать деньги Советскому правительству, не выдали они деньги и на заработную плату рабочим, ссылаясь на забастовку служащих. В то же время представители подпольного Временного правительства снабжались деньгами беспрепятственно (о чем, правда, Менжинскому стало известно позже).

Главное казначейство 31 октября совсем не работало, а частные банки открылись всего лишь на один час.

Положение в банках обсуждалось 31 октября на заседании Петроградского Совета. С сообщением перед депутатами выступил В. Р. Менжинский.

Нужны были решительные меры, чтобы немедленно пресечь это казнокрадство и заставить Государственный банк служить новой власти. Ленин поручил Менжинскому обеспечить получение денег для Советского правительства. Он тут же распорядился направить в распоряжение Менжинского наряд матросов (сто человек) из 2-го Балтийского флотского экипажа.

Матросы доставили к Менжинскому, в Смольный, в комнату 63 руководящих работников Министерства финансов, в том числе трех заместителей (товарищей) министра финансов (сам министр Бернацкии был арестован 25 октября и находился в Петропавловской крепости).

На сей раз, Вячеслав Рудольфович уже не был так наивен, как в начале своего знакомства с этими господами. И все же он еще надеялся покончить дело миром.

Не добившись результатов в переговорах, Менжинский приказал матросам арестовать и доставить в Смольный управляющего Государственным банком И. П. Шипова.

Но и господин управляющий наотрез отказался выдать деньги для Совнаркома.

— Госбанк таких выдач не оформляет.

— Кто же оформляет?

— Правительство, если вы считаете себя правительством, должно получать деньги по ассигновкам Министерства финансов через Главное казначейство.

— Значит, подпольное правительство Прокоповича получает у вас деньги по ассигновкам Министерства финансов?

— Откуда вам это известно?

— Следовательно, это факт. Незаконное правительство вы финансируете, а законному, образованному съездом Советов, в деньгах отказываете.

— Госбанк не может выдать деньги. Деньги можно получить через Главное казначейство по ассигновкам Министерства финансов.

— Придется, Шипов, вас арестовать.

Арестованного Шипова уложили спать в той же комнате, где на диване спал и Менжинский, на кровати секретаря Совнаркома Н. Горбунова, последний устроился на ночь на стульях.

Уже выключив свет, Менжинский сделал еще одну попытку уговорить Шипова, но тот притворился спящим.

«Твердость» саботажников объяснялась отнюдь не излишней мягкостью комиссара финансов. Тому было более серьезное обоснование. В начале ноября в ЦК, а затем во ВЦИК развернулась острая борьба Ленина и его сторонников с оппозицией, которая требовала отказаться от чисто большевистского правительства и создания так называемого «однородного социалистического правительства».

4 ноября в знак протеста против решения ЦК по вопросу об оппозиции внутри ЦК некоторые члены правительства — Рыков, Ногин, Милютин, Теодорович — сложили с себя звание народных комиссаров.

Слухи о разногласиях в ЦК и Советском правительстве и вселили в саботажников некоторые надежды. 4 ноября, в день разговора Менжинского с финансовыми деятелями, «Комитет спасения» и «Союз союзов» приняли решение «в знак протеста» прекратить занятия «впредь до воссоздания власти, пользующейся всенародным признанием».

Борьба за овладение Госбанком разгорелась снова. Не добившись разрешения на получение денег во время переговоров 4 ноября, Менжинский 6 ноября сам поехал в Госбанк. Он предъявил руководителям Госбанка письменное требование от имени Совета Народных Комиссаров о выдаче 10 миллионов рублей ему, заместителю народного комиссара по Министерству финансов В. Р. Менжинскому, на экстраординарные расходы правительства.

— Граждане служащие банка, — обратился к собравшимся Менжинский, — Советскому правительству, образованному II съездом Советов, необходимы средства для общегосударственных целей: для выплаты жалованья служащим, для закупки продовольствия для солдат на фронте. В средствах нуждается и ЦИК, полномочный орган, избранный съездом Советов. За каждый израсходованный рубль Советское правительство будет отчитываться перед народом, отчеты о расходовании денег будут печататься в газетах.

Чтобы устранить формальные рогатки, позволяющие чиновникам банка «на законных основаниях» отказывать в выдаче денег, СНК принял специальный декрет. Согласно которому комиссару Государственного банка по представлению Менжинского давалось право в виде временной и исключительной меры выдать с текущего счета департамента Государственного казначейства краткосрочный аванс Совету Народных Комиссаров в размере 25 миллионов рублей. Одновременно Советское правительство предприняло ряд решительных мер против саботажников.

Наиболее активные саботажники были уволены со службы и арестованы.

В эти дни, вспоминала Е. М. Соловей, Менжинский почти не уходил из Государственного банка: «Он своей преданностью и оперативностью заражал нас всех... Я в банковском деле, в заграничных операциях ничего не понимала, но тов. Менжинский помогал мне... Он всех нас учил, как работать с людьми, как разговаривать с ними. Этот человек работал днем и ночью...»

Менжинский и Оболенский 16 ноября овладели ключами от кладовых банка, организовали при помощи счетчиков проверку кладовых и установили точную сумму находящихся там денег. Затем, сместив главного кассира, злостного саботажника Железнова, заставили работать чиновников главной кассы, бухгалтерии и отделов, организовали, с санкции Совнаркома, выдачу денег представителям фабрик и заводов через Петроградскую контору Госбанка. 17 ноября секретарь Совнаркома Н. П. Горбунов по доверенности Ленина получил первые 5 миллионов рублей в счет 25-миллионного аванса.

«Получив задание от Ленина, — вспоминал Н. П. Горбунов, — мы вдвоем с тов. Осинским (Оболенским В. В.) па автомобиле поехали в Госбанк... Мы производили приемку денег на счетном столе под взведенными курками солдат военной охраны банка. Был довольно рискованный момент, но все сошло благополучно. Затруднение вышло с мешками для денег. Мы ничего с собой не взяли. Кто-то из курьеров, наконец, одолжил пару каких-то старых больших мешков. Мы набили их деньгами доверху, взвалили на спину и потащили в автомобиль...»

Вечером в Смольном Менжинский вместе с Оболенским, Бонч-Бруевичем, Горбуновым вскрыли опечатанные мешки с деньгами, составили и подписали акт о том, сколько денежных знаков, каких купюр, и на какую сумму находилось в каждом мешке. Особым постановлением Совнаркома был установлен порядок хранения и пользования этими деньгами.

Из этих денег была выплачена и первая заработная плата руководящим работникам Наркомата финансов, в том числе и наркому Менжинскому.

До 15 ноября 1917 года Менжинский всю свою работу, как нарком финансов, проводил преимущественно в Смольном, в комнате № 63, по соседству с кабинетом Ленина. С 15 ноября основным его рабочим местом становится кабинет бывшего министра финансов в министерстве.

Саботаж чиновников, арест многих руководящих работников затрудняли налаживание работы Министерства финансов. Менжинский, чтобы обеспечить нормальную работу аппарата, сделал еще одну попытку использовать арестованных чиновников в интересах дела. 5 декабря он обратился в следственную комиссию Смольного с просьбой о переводе группы арестованных из тюрьмы под домашний арест. В тот же день они были препровождены к Менжинскому в Министерство финансов. Во время переговоров они дали слово прекратить саботаж, и были освобождены из-под ареста. Но, как показали дальнейшие события, слова своего не сдержали и не прекратили подрывной работы, а сгруппировались вокруг комитета «Союза союзов», одного из центров организации саботажа. В начале декабря этот комитет принял решение объявить с 7 декабря всероссийскую забастовку служащих.

Вопрос о возможной стачке саботажников был поставлен на обсуждение в Совнаркоме 6 декабря. Обсудив этот вопрос, Совнарком постановил: «Поручить тов. Дзержинскому составить особую комиссию для выяснения возможности борьбы с такой забастовкой путем самых энергичных революционных мер, для выяснения способов подавления злостного саботажа». На том же заседании Совнарком обсудил вопрос о предупреждении забастовки в экспедиции заготовления государственных бумаг и поручил «т.т. Менжинскому, Эссену и еще одному представителю от районного Совета или партийного комитета выяснить на месте вероятность и возможность борьбы с нею».

Принятыми мерами забастовка была предупреждена. Не состоялась и всеобщая стачка. 7 декабря работали все учреждения Министерства финансов, Госбанк и частные банки.

В целях борьбы с контрреволюцией и саботажем 7 декабря была создана Всероссийская Чрезвычайная Комиссия (ВЧК) во главе с Дзержинским.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

В состав руководства ВЧК вошли 10 человек, в том числе 7 руководящих работников ВРК: Дзержинский, Серго (Орджоникидзе), Ксенофонтов, Петерс, Евсеев, Трифонов, Петерсон.

Задачи комиссии формулировались так: «Пресекать и ликвидировать все контрреволюционные и саботажнические попытки и действия по всей России со стороны кого бы они ни исходили, предавать суду революционного трибунала контрреволюционеров и саботажников, выработать меры борьбы с ними и беспощадно проводить их в жизнь».

В соответствии с этими задачами на первом заседании ВЧК было создано три отдела: информационный, организационный и отдел борьбы с контрреволюцией и саботажем.

В январе 1918 года, когда левые эсеры согласились сотрудничать с Советской властью и войти в состав правительства, Совнарком рассмотрел вопрос о новом составе ВЧК. Дзержинский лично составил список из 12 большевиков-кандидатов в состав ВЧК. Совет Народных Комиссаров членами ВЧК из 12 кандидатов утвердил шесть человек: Ф. Э. Дзержинского, И. К. Ксенофонтова, Я. X. Петерса, В. В. Фомина, С. Е. Щукина и В. Р. Менжинского.

Фракция левых эсеров ВЦИК делегировала в ВЧК пять кандидатов. Совет Народных Комиссаров утвердил четырех: М. Ф. Емельянова, В. Д. Волкова, В. А. Александровича и П. Сидорова.

Уже в петроградский период определились четыре важнейших направления в работе ВЧК: борьба с саботажем, борьба с преступлениями по должности, борьба с контрреволюционными заговорами и подрывной деятельностью свергнутой буржуазии, борьба с бандитизмом.

Менжинскому, как человеку лучше других знающему, как разговаривать со старыми служащими, поручили возглавить созданный в январе подотдел борьбы с преступлениями по должности банковских чиновников.

Между ноябрем 1917 года и мартом 1918 года ВЧК; вскрыла и ликвидировала целый ряд контрреволюционных организаций.

Прежде всего ВЧК нанесла несколько сильных ударов по центрам саботажников, контрреволюционным организациям и пунктам вербовки контрреволюционных офицеров в белогвардейские армии Краснова и Корнилова. Одной из первых успешных операций чекистов была ликвидация вербовочной организации, называвшейся «Борьба с большевиками и отправка войск Каледину».

В связи с угрозой германского наступления на Петроград ВЧК очистила столицу от германских военнопленных, неприятельских агентов, бандитов и хулиганов. В обращении к населению Петрограда и радиотелеграмме всем Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, опубликованных в «Известиях» 23 февраля 1918 года, ВЧК призвала Советы немедленно приступить к розыску и аресту всех уличенных в участии в контрреволюционных заговорах, а неприятельских агентов-шпионов расстреливать на месте преступления. В своих распоряжениях и действиях ВЧК исходила из ленинского декрета «Социалистическое отечество в опасности».

Вскоре, после VII съезда партии, Советское правительство и Центральный Комитет РКП (б) переехали в Москву. По утвержденной ЦК расстановке руководящих кадров Менжинский должен был остаться в Петрограде и войти в состав петроградского «Боевого правительственного центра». Он был избран в состав президиума Петроградского Совета и введен в состав коллегии Народного комиссариата юстиции. Здесь ему было поручено руководство уголовным сектором. В числе прочих его обязанностей было также и руководство совместно с Урицким Петроградской ЧК.

Насыщенный острой, напряженной борьбой период работы Менжинского в Петроградском Совете и ЧК был недолог. После подписания Брестского мира начала организовываться советская дипломатия. Она нуждалась в квалифицированных, преданных делу революции работниках. Партия посылает Менжинского на работу в Наркомат иностранных дел. В апреле 1918 года, по предложению Ленина, Менжинский назначается генеральным консулом РСФСР в Берлине.

В Берлине Советское полномочное представительство разместилось в здании бывшего российского посольства на Унтер-ден-Линден. Это монументальное здание было, построено еще в начале прошлого века, долгие десятилетия сохранялось в своем первозданном виде, и было разрушено во время одного из воздушных налетов американцев на Берлин в конце второй мировой войны. Одно крыло здания заняло полпредство, другое — генеральное консульство. Ответственные работники и персонал полпредства жили в жилом флигеле, примыкавшем к зданию посольства. Менжинский поселился в небольшой, уютной комнате с высокой белой кафельной печью.

Одновременно с переговорами с немцами о торговле шли переговоры по дополнительным статьям Брестского мирного договора. В ходе этих переговоров удалось добиться согласия немцев на невмешательство во внутренние дела России, отбить их атаки на советскую монополию внешней торговли, подавить стремление к экономическому подчинению России. Благодаря твердости и последовательности Красина и Менжинского в переговорах немцам не удалось навязать таких уступок нашей делегации.

Когда предварительная договоренность по дополнительным статьям Брестского договора была достигнута, Менжинский выехал в Москву, чтобы информировать Советское правительство.

После возвращения Менжинского в Берлин там 27 августа 1918 года был подписан Русско-германский добавочный договор.

По добавочному договору Германия обязалась прекратить захват русских территорий, установить на всех фронтах точные демаркационные линии, не вмешиваться в отношения между Советским государством и отдельными областями России, не вызывать и не поддерживать образование самостоятельных государственных органов в этих областях.

Германия признавала национализацию германской собственности, проведенную декретами Советской власти. Россия должна была выплатить Германии контрибуцию:

1,5 миллиарда рублей золотом и банкнотами и на 1 миллиард рублей товарами.

Условия Брестского мирного договора и дополнительных соглашений к нему были тяжелыми, но заключение их дало возможность упрочить Советскую власть, выиграть время для приведения в порядок хозяйства страны, создания Красной Армии, способной защитить завоевания Октябрьской социалистической революции.

Деятельность генерального консула в Берлине была многогранной. Наряду с участием в торговых переговорах Менжинский защищает интересы Советского государства и российских граждан, оказавшихся в Германии. Проводить консульскую работу приходилось в крайне неблагоприятных условиях, в обстановке постоянной враждебности. В «Отчете консульских действий за время с 1 мая по 1 августа 1918 года» Менжинский писал:

«Являясь учреждением, деятельность которого обусловлена нормами, установленными путем дипломатических переговоров, и не принимая непосредственного активного участия в принципиальном решении возникавших вопросов, Генеральное Консульство за первый триместр своей деятельности носит во многих своих действиях отпечаток той неопределенности, какой отличается настоящий политический момент и взаимные отношения между германским правительством и советскими властями.

Советский генеральный консул в Берлине проявлял большую заботу о том, чтобы ознакомить «русские учреждения и комиссариаты» с новейшими достижениями европейской и, в частности, германской науки и поставить их на службу России. В консульстве наряду с торговым отделом был создан научный отдел, который организовал обмен научной информацией. Приглашенные на работу в консульство специалисты составили справки о современном уровне промышленного производства в различных отраслях промышленности Германии — электросталь, горная промышленность, искусственные удобрения и химия угля.

После достижения соглашения о ценах на уголь и товарах для обмена начались переговоры с судовладельцами о фрахте и страховании пароходов и одновременно — с представителями германского правительства об обмене судами, захваченными воюющими сторонами во время войны.

Из Гамбурга в Берлин приехал один из директоров Гамбургской судоходной компании Христиан Шмидт. С ним приехали советники и эксперты, в том числе доктор Граве. После первого заседания Менжинский телеграфировал в Москву: «Граве хитрый и опытный морской волк. Прошу направить в Берлин советских экспертов, понимающих в морском деле... Я считал бы целесообразным, — заканчивает свою записку Менжинский, — прислать какого-нибудь толкового моряка... лица с таким же авторитетом и знаниями, как доктор Граве».

По просьбе Менжинского Советское правительство в Состав советско-германской комиссии по вопросам торгового мореплавания направило опытных моряков: капитана дальнего плавания В. М. Булдырева (впоследствии он стал видным советским профессором), судового механика В. Т. Пошехонова, инженера Л. М. Ловягина. Все они прошли суровую школу борьбы за власть Советов.

Генеральный консул и советники уславливаются, как действовать на переговорах.

Переговоры начались 3 октября, сначала они проходили в Берлине, а затем в Гамбурге.

После окончания переговоров, 5 октября Совет Народных Комиссаров принял постановление об утверждении сделки на следующих главных условиях: цена угля франко-борт — 200 германских марок за тонну, фрахт до Петрограда — не свыше 150 марок за тонну (550 марок выторговал Менжинский у прижимистого Шмидта!) без страховки самого груза. В уплату за доставленный уголь Россия должна была поставить старую резину, 25 тонн сырой резины, никель, лом меди и медную стружку, пеньку. Под утвержденным правительством соглашением генеральный консул от имени Советского правительства поставил свою подпись. На уплату фрахта и расчета за уголь в распоряжение Менжинского направлялось золото в слитках на сумму в 5 миллионов германских марок.

По решению правительства в Москве была создана Чрезвычайная комиссия по германскому товарообмену во главе с Красиным. Совнарком выделил 6 миллионов рублей на расходы по выгрузке угля в Петроградском порту.

В Берлине и Гамбурге продолжались переговоры об обмене торговыми судами, захваченными во время войны. Было достигнуто соглашение и по этому вопросу. Менжинский в телеграмме в Москву просил привести в порядок германские пароходы, которые будут обменены на русские суда, захваченные немцами.

Молодая советская дипломатия одержала первые победы, умело использовав противоречия в лагере империализма.

...В конце октября 1918 года в Берлин, проездом из Швейцарии, приехал Дзержинский — бритый, в элегантном европейском платье, совсем не похожий на того «железного Феликса» в длинной солдатской шинели, каким его привыкли видеть с Октябрьских дней в Петрограде. Он инкогнито ездил на свидание с женой, Софьей Сигизмундовной, задержавшейся в эмиграции. В Берлине Дзержинский пробыл несколько дней. В беседах с послом Иоффе и консулом Менжинским знакомился с положением в Германии.

С Менжинским Феликс Эдмундович встретился 27 октября, накануне его отъезда в Москву. В этот день перед зданием советского посольства в Берлине собралась демонстрация рабочих, которая выражала свои симпатии к Советской России. Рабочие, остановившись перед посольством на Унтер-ден-Линден, размахивали шапками и платками, провозглашали лозунги с приветствиями Советской России.

Разговор незаметно перешел на дела внутренние, на положение в Советской республике, на работу ВЧК, успехи и промахи которой Менжинский принимал близко к сердцу.

Разговор вновь коснулся мятежа левых эсеров, контрреволюционного заговора «Союза защиты родины и свободы», возглавлявшегося Савинковым.

— Я очень рад, — говорил Менжинский, — что удалось разделаться со всей этой эсеровской головкой, вышибить их с советских постов.

— Жизнь нам доказала, — развивал свою мысль Дзержинский, — что партии неправительственные не могут работать в боевых органах диктатуры пролетариата. В чрезвычайных комиссиях должны работать только члены нашей партии, только коммунисты — вот к какому выводу я пришел после измены Александровича и провокатора Блюмкина. Коммунистический состав чрезвычайных комиссий — вот первое условие успешности нашей работы в современной обстановке.

Беседа закончилась поздно. А на следующий день Дзержинский уехал в Москву.

Стремясь удержаться у власти, зашатавшееся под напором революционных масс правительство германии пустило в ход давно разработанный при участии Шейдемана план провокации.

4 ноября на Шлезвигский вокзал Берлина пришел поезд, с которым советские дипкурьеры привезли почту для берлинского, бернского и стокгольмского полномочных представительств РСФСР. Германские военно-полицейские агенты на перроне вокзала инсценировали «обнаружение» в багаже советских дипкурьеров «агитлистовок». При переноске багажа один из ящиков «выпал» из рук носильщиков и «разбился». Из него высыпались листовки, «призывавшие немцев к революции».

Германские власти немедленно объявили, что «это дело рук Менжинского», что «русские представители призывают немцев к революции».

Инцидент с листовками в багаже на имя Менжинского был заранее подготовлен. Листовки были написаны и отпечатаны в Берлине. Ящик разбился, когда на перроне не было советских дипкурьеров, зато было полно германских полицейских агентов. Германское происхождение этой провокации было позднее подтверждено самим Шейдеманом в его мемуарах. Оно было разоблачено в 1927 году в германской печати. Но в 1918 году германское правительство, терявшее остатки власти, надеялось сохранить ее и предотвратить революцию путем этой бесчестной провокации. Германское правительство тогда, по выражению Ленина, потеряло голову, и, когда горит вся Германия, оно думает, что погасит пожар, направляя свои полицейские кишки на один дом.

В тот же день, 4 ноября, германские власти отключили телеграфные аппараты прямой связи советского посольства с Москвой. На следующий день, 5 ноября, немецкое правительство заявило о разрыве дипломатических отношений с Россией. Министерство иностранных дел Германии потребовало, чтобы советские представители выехали из Берлина 6 ноября. Но уже поздно вечером 5 ноября в полпредство явился агент МИДа и заявил, что миссия и консульство должны покинуть Германию к утру 6 ноября.

На следующий день в пять часов сорок пять минут у советского посольства появилась масса полиции, и советские представители принуждены были отправиться на станцию. Все соседние улицы были оцеплены полицией...

В шесть утра экстренный поезд с советскими дипломатическими представителями был отправлен с Берлинского вокзала. Отъезд был настолько внезапный, что часть вещей посольства осталась в здании последнего, часть же осталась на вокзале.

Германский поезд с советским посольством и консульством мчался к демаркационной линии. На одной из маленьких станций оккупированной немцами российской территории он остановился. Представитель германского МИДа объявил; поезд будет стоять до прибытия на станцию отзываемых из России германских представителей. Выходить из вагонов воспрещается...

Поезд с посольством стоял на запасных путях разбитой станции перед Псковом. Представитель германского командования в Пскове лейтенант Дитман заявил представителю пограничной чрезвычайной комиссии Антонову, что советские дипломаты задержаны до прибытия в Псков генерального консульства и германских комиссий, отзываемых из России.

В связи с революцией в Германии, по требованию Берлинского Совета рабочих депутатов, советское посольство во главе с Иоффе возвратилось в Берлин.

Менжинский на этот раз в Германию не поехал. По указанию правительства он выехал в Петроград. 27 ноября 1918 года присутствовал на заседании Петроградского Совета. В тот же вечер уехал в Москву, где его ждало новое поручение ЦК партии.

В качестве представителя ЦК РКП (б) Менжинский вошел в состав «Комиссии ВЦИК по переговорам с германскими властями об очищении от оккупации областей Западного края». Возглавлял эту комиссию Мануильский, который именовался «Политическим комиссаром освобожденных от оккупации областей».

После окончания переговоров с немцами Менжинский вошел в состав делегации РСФСР по переговорам с Чрезвычайной дипломатической миссией Украинской директории.

Советская делегация разоблачила попытку петлюровских политиканов играть в тайную дипломатию, попытку за спиной украинских рабочих и крестьян продать Украину английским и французским империалистам.

В январе 1919 года Красная армия освободила Харьков. Германские оккупанты поспешно бежали с Украины и из Белоруссии.

Части Красной Армии, взаимодействуя с украинскими частями и партизанскими отрядами, изгнали с Украины германских оккупантов, разбили отряды украинской контрреволюции, погнали петлюровцев на запад и к Черному морю, освободили Киев. Остатки директории бежали в Галицию. В Киеве начало работу Советское правительство Украины, власть которого распространилась почти на все украинские земли. Приехавший в Киев Менжинский был введен в состав Украинского советского правительства заместителем народного комиссара социалистической и военной инспекции.

9 июля 1919 года Менжинский командируется в качестве особоуполномоченного в прифронтовую полосу, в район Конотоп — Воронеж — Сумы, с задачей организовать борьбу с контрреволюцией и оборону от белогвардейцев этого стратегически важного района с узлами железных дорог. Менжинский наделялся чрезвычайными полномочиями с правом «смещения, ареста, предания суду Ревтрибунала всех, не подчиняющихся его распоряжениям...».

В Черниговской губернии, куда был направлен Менжинский с чрезвычайными полномочиями, было неспокойно. Здесь плелись сети контрреволюционных заговоров, действовали бело-зеленые банды атаманов Ангела и Зеленого, которые намеревались захватить Бахмач, Конотоп, соединиться с киевскими заговорщиками и петлюровцами и отрезать Киев от Москвы, воспрепятствовать отходу частей советских войск из Киева на соединение с основными силами Красной Армии.

Усилия партийных, советских и чекистских органов Черниговской губернии Менжинский направляет на разгром контрреволюции, на вскрытие подпольных белогвардейских организаций и ликвидацию бандитских формирований. В результате этих усилий были раскрыты контрреволюционные заговоры в Черниговской губернии. Заговорщики имели связь с деникинской армией, откуда приезжали для переговоров представители Деникина. Руководителем заговора был белогвардеец Лайке — Шантоль, убитый при попытке к бегству из-под ареста, а его помощниками — белые офицеры, помещики, кулаки и попы. В Чернигове, Городне и других пунктах были раскрыты и ликвидированы белогвардейские штабы. Многих заговорщиков арестовали. Следствие по делу вскрыло связь черниговских заговорщиков с киевскими.

19 августа «Известия ВЦИК» опубликовали сообщение о раскрытии контрреволюционных заговоров в Киеве и Черниговской губернии. Во главе одного заговора стоял бразильский консул Пирро. Во главе другого — петлюровские агенты.

Совет рабоче-крестьянской обороны стоял на боевом посту до последнего критического момента, мобилизовав на оборону Киева все силы, все свои резервы. Но сил этих было мало. Враг временно овладел Киевом, Часть членов Украинского советского правительства осталась в тылу врага, организовывать подпольную и партизанскую борьбу. Другая часть выехала в Россию. В числе последних был и тяжело больной Менжинский: сказалось исключительное напряжение последних дней.

В начале сентября 1919 года Менжинский вернулся в Москву.

А через неделю несколько чекистов в приемной председателя ВЧК с изумлением увидели, как из кабинета Дзержинского вышел человек весьма необычной для того времени внешности. Он был в пенсне с золотой оправой, в тщательно отглаженном темно-синем костюме, крахмальной сорочке с тугим, высоким воротничком, с модным заграничным галстуком.

Если такие и встречались порой в здании ВЧК, то лишь в сопровождении конвоиров. Но здесь никаких конвоиров не было. Незнакомец не торопясь надел летнее габардиновое пальто стального цвета, серую фетровую шляпу и... преспокойно вышел, даже не попросив, как это обычно делали посетители, не работавшие в ВЧК, отметить ему разовый пропуск.

— Кто это? — не выдержав, спросил кто-то секретаря ВЧК Савинова.

— Менжинский... Только что решением ЦК направлен к нам в Особый отдел. Он введен в президиум ВЧК.